В постели с наставником

Гиффорд Блайт

Он отшатнулся.

Повисло неловкое молчание.

— На сегодня достаточно. — Он встал.

Отпечаток его ладони еще горел на ее колене. Кожа еще помнила тепло его дыхания, губы еще покалывало после прикосновения к его щеке. Она не хотела отпускать его. Не сейчас.

— Ты давно не играл на гиттерн, — торопливо произнесла она. — Мне бы очень хотелось послушать.

Он молчал, и Джейн мысленно отругала себя за умоляющие интонации в голосе. Вдруг он заметил, что она ведет себя как женщина, которой не хочется расставаться с мужчиной?

— Жди здесь. —

Он оставил ее одну в темноте.

Вернувшись с инструментом в руках, он взял несколько небрежных аккордов, а потом запел веселую студенческую песенку, одну из тех, что исполнял в пивной.

— Чего молчишь? Запевай, — в перерыве между куплетами сказал он, не переставая в бешеном темпе перебирать струны.

Она покачала головой.

— Я не умею. Ты продолжай. Я буду подпевать. — И прикусила язык, чтобы не запеть ненароком.

— Стесняешься своего голоса?

Он заподозрил неладное, не иначе. Не мог он оставить без внимания то, как прерывисто она задышала, какими мягкими сделались ее губы, когда она, играя с огнем, мимолетно дотронулась до него.

— Немного. — Она не знала, в каком возрасте у юношей перестает ломаться голос, и прибавила с совершенно искренним отвращением: — До сих пор тонкий, как у девчонки.

— Что ж, ладно. — Потаенный вопрос без ответа повис в воздухе.

Он снова запел, и Джейн, не разжимая дрожащих губ, принялась вслед за ним выводить мелодию. Песня была длинная. В ней говорилось о шумных попойках, о похождениях бесшабашных студентов, о духе товарищества, и каждый ее куплет оканчивался веселым восклицанием tara tantara teino. Воодушевленно отбивая такт, она пребывала в озорном восторге от этой лихой, не предназначенной для женских ушей песенки, и в совершеннейшем упоении от звучания его чудесного голоса в темноте.

Наконец, после финального tara tantara teino, Дункан в последний раз ударил по струнам, и его руки в ликующем жесте взметнулись вверх.

— Здорово поешь, — выдохнула она. — Как заправский менестрель.

Он принялся лениво перебирать струны маленькой щепочкой, сделанной из гусиного пера.

— Музыканты редко забредают на север, а зимы там длинные. Приходится развлекать себя самим.

— В твоей семье, наверное, принято петь каждый вечер.

Мелодия, всхлипнув, оборвалась. Резким движением он отложил инструмент в сторону.

— Ты не должен был навязывать себя королю.

Джейн моргнула. Она всего-то и сделала, что упомянула его семью, а он немедля отдалился от нее и выбранил. Ее захлестнула обида. Если бы он знал, кто она на самом деле! Тогда бы он понял, у кого из них двоих больше прав беседовать с королем.

— Но ведь ничего плохого не случилось. — На мгновение она задалась вопросом, что разозлит его больше, узнай он правду — ее пол или ее происхождение.

— Да что ты. А если я не успею тебя подготовить? Какое, по-твоему, мнение сложится у короля обо мне?

Она забыла о его отце. Без помощи короля его не вызволить на свободу. Своим вмешательством она легко могла все испортить.

— Прости. Я поступил необдуманно, — пробормотала

она. Как можно надеяться сойти за мужчину, если все ее поступки продиктованы женской импульсивностью?

— Ты привык думать только о себе, верно?

Краска стыда опалила ее лицо и спустилась ниже, заливая шею. Ее навязчивая тяга к независимости в устах Дункана прозвучала как эгоизм. И он был прав. Сам он вел себя как настоящий мужчина и, не увиливая, нес на своих плечах груз ответственности за общежитие, за своего отца, даже за оборону границ от вторжения. А какими благими поступками могла похвастаться она сама? Чего хорошего она сделала людям? Родной сестре и той отказала в помощи.

Джейн расправила плечи. В темноте было не рассмотреть выражения его глаз, и она нащупала его руку, твердую и разгоряченную после перебора струн.

— Я сказал, что ты будешь мною гордиться. Так оно и будет. Обещаю.

Он порывисто стиснул ее пальцы, и ее сердце заколотилось, толчками разгоняя волнение вверх по руке, к горлу и дальше по всему телу, дразня перевязанные груди и угрожая выпустить ее секрет наружу, как птичку из клетки, даже если ее рот останется на замке.

Она потянула пальцы на себя, но он не ослабил рукопожатия.

— Друзья навек? — разрезал темноту его голос.

— Клянусь, — вырвалось у нее. Это слово будто бы обладало властью соединить их на всю жизнь, породить между ними узы сильнее кровных.

— Не разбрасывайся обещаниями, дружок.

Она с трудом сглотнула. Ее пальцы подрагивали в его ладони.

— Клянусь Царствием небесным, и пусть Господь будет мне свидетелем, — заговорила она, еще не зная, в чем именно будет заключаться ее клятва, но уже чувствуя, что она обяжет ее к чему-то такому, о чем до сих пор она не смела даже помыслить, — клянусь, что буду предан тебе, как брат.

На последнем слове он вздрогнул.

— Кыш отсюда. — И выронил ее руку. — Иди спать.

Прошмыгнув в спальню, она долго не ложилась. Бродила среди спящих, возвращала в памяти клятву, которая невидимой пружиной натянулась меж ними. Стремясь быть с ним рядом, она впервые в жизни дала столь серьезное обещание, да еще призвала в свидетели небо, наподобие оруженосца, обязавшегося верно служить своему рыцарю.

Брат. Это слово отчего-то потрясло его. Настоящим братьям не нужен обет преданности, ибо он связывает их с рождения. Таким обетом она была связана со своею сестрой.

И подло нарушила его.

Как могла она быть уверена, что сдержит свое слово в отношении Дункана?

И только в момент, когда она, раскатав на полу матрас, легла, и слезы медленно покатились по ее щекам, только в этот момент она поняла, что он сам в ответ ничего ей не пообещал.

Глава 7.

Наутро ее ждала неожиданная встреча. Прогуливаясь по рыночной площади, она заметила в овощном ряду служанку из пивной, которую они мучили в ту злополучную ночь. Их глаза встретились, и девушка настороженно прищурилась. Она узнала ее. И быстрым шагом пошла прочь.