В постели с наставником

Гиффорд Блайт

— Отправить меня на учебу в Париж, — ответил он быстро. — Или даже в Болонью.

Джейн кивнула, мигом представив, как они вместе путешествуют по далеким странам. Она тоже страстно мечтала увидеть Париж.

— А потом?

Он склонил голову набок и задумался, словно раньше никогда не занимал себя мыслями о столь отдаленном будущем.

— Потом мне бы хотелось принести знания в родные края. Только сперва я попросил бы Господа установить там мир, чтобы можно было спокойно бродить по горам и долинам да сменить, наконец, меч на плуг. — С невеселой усмешкой он прибавил: —

Кто знает, быть может, я бы даже начал пописывать на досуге стишки.

Поделись он этими откровениями с товарищами-мужчинами, его подняли бы на смех, наградили тычком под ребра и обозвали бабой. «Я тебя понимаю. Я знаю, что ты чувствуешь. Погоди, что я расскажу тебе…» — рвалось у нее с языка, но она молчала.

И все же странно, что, несмотря на свое презрение к югу, он предпочитал жить здесь, а не на севере.

— Зачем же ты приехал сюда, если так сильно скучаешь по родине?

Он посмотрел на нее так пристально, что, несмотря на темноту, она испугалась, как бы он не заметил, что щеки ее слишком гладкие даже для безбородого юнца.

— Скажи, ты когда-нибудь хотел невозможного? Мечтал стать тем, кем тебе быть ну никак не положено?

Вопрос оглушил ее подобно удару молнии. Во рту пересохло, и она потеряла дар речи. Если она заговорит, то не выдержит и выложит ему все.

Она неопределенно дернула головой. Пусть расценивает этот жест на свое усмотрение.

Пальцы его продолжали наигрывать задумчивую мелодию.

— А вот я знаю, каково это. Я люблю свою родину, она живет в моем сердце, взывает ко мне. Но многое там мне ненавистно. И какая-то часть меня хочет…

Она задержала дыхание. Скажи. Скажи, чего ты хочешь. Что я могу тебе дать?

Но он не закончил мысль.

— После первого года я настолько невзлюбил Кембридж, что на святки уехал с твердым намерением никогда сюда не возвращаться.

— Почему?

— Были вещи, которые я хотел забыть. — Грустная улыбка. — Но были и другие вещи, которые мне хотелось… — Он повел плечами. — Суть в том, что теперь мне нигде нет места.

Джейн кивнула, прекрасно понимая, что он имеет в виду. Она мечтала жить жизнью мужчины, но чем дольше притворялась, тем больше понимала, что из-за своего маскарада стала непригодна ни для мира женщин, ни для мира мужчин.

— Жизнь иногда чертовски сложная штука, — вымолвила она.

Он широко улыбнулся, давая понять, что был рад поделиться с нею, но момент откровения позади.

— И чертовски приятная, если уметь ею наслаждаться. — Он выдал несколько фривольных аккордов, и подмигнул ей. — У тебя вся жизнь впереди, парень. Не забивай себе голову мыслями о женитьбе.

Она замотала головой, торопясь развеять любые его подозрения.

— Я никуда не спешу.

— Вот и правильно. Сперва познай женщин и все те удовольствия, которые может подарить тебе плоть. И пусть апостол Фома зовет это грехом. Он начал порицать блуд уже в старости, когда потерял интерес к утехам, которым предавался всю свою юность. — Дункан озорно улыбнулся. — И поскольку отца у тебя нет, похоже, твоим обучением придется заняться мне.

Она очень хотела, чтобы он занялся ее обучением. Правда,

в несколько ином плане. Она хотела познать то, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они остаются наедине. Она хотела познать его.

Острое желание пронзило ее — впервые в жизни.

Но если Дункан возьмется учить ее тому, что должен знать о любви мальчик…

— Сейчас мне лучше сосредоточиться на латыни, чтобы не опозориться перед королем.

Его ладонь, теплая и тяжелая, легла на ее шею и легонько потрепала ее.

— Наконец-то ты взялся за ум. — Он встал. — Я не наелся. Пошли поглядим, не осталось ли на кухне сыра.

Тем вечером они больше не говорили о серьезных вещах, но ее бедное, истомившееся под перевязью тело болезненно откликалось на каждый жест его пальцев, на каждое движение губ. «Перестань отрицать свою сущность», — кричало оно. — «Можешь игнорировать меня сколько хочешь, в конце я все равно предам тебя».

Разговор с Дунканом о любви, о браке, о доме разбередил рану, которую невозможно было исцелить. И рядом не было женщины, с которой можно было бы поделиться.

Сегодня мир мужчин преподал ей еще один урок. Делай вид, что тебе не больно, и держи свои дурацкие чувства в узде.

***

Несколько дней спустя Джейн сидела внизу и горланила наравне со всеми скабрезные песенки, мысленно радуясь, что мать ее не слышит. Иначе ее, несомненно, ждал бы серьезный выговор.

Мужчины, как она отметила про себя, тратили до неприличия много времени на мысли и разговоры о физических отношениях с женщинами.

— Как разошелся сегодня Маленький Джон. Глаза так и горят! — рассмеялся, глядя на нее, Дункан. Песня закончилась, но его пальцы продолжали неутомимо перебирать струны. — Похоже, не терпится познать радости плоти.

Наедине с ним она бы непременно сконфузилась, но в компании приходилось следить за собой и не забывать реагировать по-мужски.

— Не суди по себе, — огрызнулась она, заерзав на скамье. — И не приписывай мне свои грешные мыслишки.

— Прекратите вы оба, — сказал Джеффри. — Давайте лучше споем что-нибудь из репертуара трубадуров.

На лицо Дункана набежала тень.

— Куртуазным стишкам я предпочитаю старую добрую приграничную балладу.

Генри засмеялся.

— Джеффри втрескался по уши. Он может думать только о любви-и, — пропел он, заморгал глазами и, виляя задом, прошелся по комнате, передразнивая женскую походку.

Джеффри отвесил приятелю такого тумака, что тот, хохоча, завалился на пол.

— Мне, в отличие от вас, повезло заполучить девушку, которая принимает меня таким, какой я есть. Вы, болваны, на такую удачу можете даже не облизываться.

— Не больно-то и хотелось, — отозвался Дункан и, когда Джейн перехватила его взгляд, отвел глаза в сторону, будто бы сожалея о том, что недавно разоткровенничался перед нею.

Она вдруг вспомнила, как до слез смешила сестру, пародируя ужимки придворных дам. Ничего сложного — знай себе делай реверансы да жеманно закатывай глаза. У нее получится гораздо смешнее, чем у Генри.