В рассветный час (Дорога уходит в даль - 2)
Шрифт:
– Нет, мсье ле доктор, это я буду вечно помнить и благодарить судьбу за то, что она позволила мне быть полезной людям в ту страшную ночь! И как я с вами вернулась утром домой, а мой маленький Саш... не спит... и плачет... а Кики клюет ее в щеку... И мадам уложила меня в постель... и раздела меня, как ребенка... а Жозефин принесла мне кофе в постель...
Тут из-за запертой двери папиного кабинета, где мы сидим, раздается не просто рыдание, а горестный вопль. Это Юзефа, стоя под дверью и подслушивая, услышала, как Поль произнесла имя "Жозефин", - а она знает, что Поль так зовет ее, Юзефу. Растроганная,
Этот маленький инцидент немножко разряжает атмосферу, и в кабинете все слабо улыбаются, даже Поль. Но папа снова серьезно продолжает разговор:
– Еще одну вещь я хочу сказать вам, дорогой Поль... Деньги, какие скоплены у вас на старость, и те деньги, которые ваш брат оставил своей девочке, - тратьте их главным образом на ее образование! Дайте ей возможность самостоятельно работать, дайте ей хотя бы ремесло: тогда и она не будет бояться жизни, и ваша старость будет обеспечена - при ней. Помните: не баловство, не туфельки, не бантики, не какие-нибудь там пумпульчики или помпончики - а ученье!
– А лет через семь-восемь, - добавляет мама, - когда Луизетта уже будет самостоятельно работать, приезжайте, Поль, к нам. Наш Сенечка как раз подрастет к этому времени...
Две недели, которые проходят между этим разговором и отъездом Поля, очень короткое время - я помню как сквозь сон... Я хожу каждый день в институт. Сижу на уроках. Отвечаю, когда спрашивают. Подруги мои очень мне сочувствуют - все они знают и любят Поля, а Лиде Карцевой и Тамаре Поль дает уроки французского языка. Но я какая-то застывшая, как замороженная рыба! Иногда я говорю себе мысленно: "Еще семь дней... еще шесть... еще пять..." А Поль тоже ходит и все делает, как автомат, глаза у нее неподвижные, как остановившиеся часы. Она кончает занятия со своими учениками, она выправляет себе заграничный паспорт, она, вспомнив, бежит в "Химическую чистку" за своей блузочкой, она делает какие-то покупки, но все это как-то механически.
Мама не теряет времени: она обошла родителей всех учеников Поля, бывших и настоящих, сообщает всем об отъезде Поля, вместе с ними обсуждает, кто и что подарит Полю на память (чтоб не было совпадений!). И все готовят Полю подарки.
А уж Юзефа - та заготовляет Полю в дорогу провизию, как если бы Поль ехала не во Францию, а на остров Мадагаскар!
Подарки делают не только Полю, но и Кики. Иван Константинович приносит для Кики особую дорожную клетку - ее не надо обшивать кругом (а ведь птицам особенно опасны дорожные, вагонные сквозняки!), воздух и свет проникают в клетку сверху. Юзефа сшила огромный мешок и наполнила его до самого верха канареечным семенем. "Нехай птушек кушаеть и Юзефа вспоминаеть!"
Последнюю ночь не спим ни Поль, ни я. Она сидит около меня на моей кровати и тихонько говорит:
– Саш, мой маленький Саш... Тебе будет в жизни нелегко... И вспыльчива ты безобразно! И несдержанная, и неожиданная... Тебе надо искать хороших людей, настоящих людей, Саш! Вот ударь по столу - стукнет, по кастрюле загудит, а дотронься хоть легонько до хрустальной рюмки - зазвенит, зазвенит, как ручеек! Вот таких людей ищи в жизни, Саш, маленький мой! И берегись тех, чья душа отзывается на чужое прикосновение
Поезд уходит под вечер чудесного весеннего дня. На вокзале - большая группа провожающих: тут и ученики Поля, и родители их. Не только наша семья (кроме папы, который простился с Полем дома утром, уезжая к больному) мама, я, Юзефа, дедушка, который преподносит Полю большой пакет бабушкиных лакомств. Иван Константинович с Тамарой и Леней - за ними Шарафут с большой коробкой, где лежит подарок Ивана Константиновича. Лида Карцева с отцом. Меля, Варя Забелина, Маня с Катей Кандауровой. И еще, и еще люди, взрослые и дети - с подарками, с цветами. Любопытные спрашивают: "Это что? Новобрачных провожают?"
Поль все время держит меня за руку. Рука ее немного дрожит, но тепло, милое дружеское тепло ее руки я чувствую. Все так же, не отпуская меня от себя, Поль обходит всех провожающих, со всеми прощается, обнимает и целует всех женщин. Юзефа стоит в стороне. Поль подходит к ней, обнимает ее и говорит на ломаном, но понятном Юзефе языке:
– Жозефин! Карош Жозефин! Здоровья!
Потом Поль прощается за руку со всеми мужчинами. Последние из них Леня и Шарафут - выскакивают из вагона, куда они внесли чемодан и "мою семейству": клетку с Кики и финиковую пальму. Поль целует Леню и крепко, сердечно жмет руку Шарафуту.
Потом она обращается ко мне:
– С тобой - последней...
Мы обнимаемся. Поль всходит по ступенькам в вагон и останавливается в тамбуре.
Блям! Блям! Блям!
– звонит вокзальный колокол. И тот, кто звонит, выкрикивает на весь вокзал:
– Поезд номер семнадцать, на Вержболово - Эйдкунен - второй звонок!
– Стой, стой, стой!
– слышен отчаянный крик, и сквозь толпу пробивается к вагону... папа!
У него в руках... Очень трудно определить, что это такое! Вообще говоря, это, конечно, веничек из чего-то, что, вероятно, было несколько дней тому назад цветами. Папа галантно подносит Полю этот "букет".
Поль смотрит на всех нас, провожающих, и говорит растроганно:
– Вы меня так провожаете, как будто я великий человек...
Поль! Ты забыла то, что сама как-то сказала мне: "Великий человек - это тот, кто делает великие дела. Но тот маленький человек, который трудится весело, на радость людям, - он тоже великий человек!"
Перед третьим звонком Шарафут, который стоит рядом со мной у ступенек вагона, поднимает меня под мышки высоко - так, чтоб я могла дотянуться до Поля. Мы в последний раз целуемся, прижимаясь друг к другу мокрыми щеками, залитыми слезами. И поезд уходит. Проплывают мимо вагоны с выпяченными, как нижняя челюсть, высокими ступеньками.
Поезд ушел. Уже и дымка не видно, самого маленького, а мы все стоим и смотрим вслед...
Когда мы возвращаемся домой, мама спрашивает:
– Яков! Где ты достал это помело для Поля?
– Это не помело!
– говорит папа с великолепной самоуверенностью.
– Это на улице баба продавала. Она сказала, что это - очень хорошие цветы. Сирень...
– Да уж, сирень...
– качает головой мама.
– Конечно, сирень! Она сказала, что это "бзы", а "бзы" по-польски значит "сирень"; это я наверное знаю.