В рай с пересадкой
Шрифт:
— Так чего же ты тянешь? Сейчас в самый раз. Я вот ухожу в отпуск.
— Да разве вот это всё отпустит — показал руками на стол с бумагами и телефоном Селезнёв.
— Работа всегда будет. А у тебя есть заместитель. Главный инженер из отпуска пришёл.
— Так то оно так, — неуверенно проговорил Селезнёв, о чём-то размышляя.
— Тут и думать нечего. Постой. — Рожков вдруг хлопнул себя по лбу. — А почему бы тебе не съездить просто развеяться с нами.
— Куда?
— Завтра из областного центра отправляется
— Куда? — опять спросил Селезнёв.
— На Кавказ. Ты бывал на Кавказе?
— Нет.
— А в Крыму?
— Нет.
Рожков даже вскочил со стула.
— Нет?! — удивлённо переспросил он и оживлённо продолжал.
— Как ты мог до сих пор не побывать на юге? Я не понимаю.
— А ты часто там бываешь?
— Каждый год. Если нет путевки, то еду дикарём, — говорил Рожков, ходя по кабинету. — Но — каждый год, понимаешь. Ибо юг — это рай по сравнению с нашей средой. Это другой мир, понимаешь. Да что я говорю. Вот.
Рожков достал из папки яркий туристский проспект и продолжал:
— Вот послушай. Здесь растут вечнозелёные субтропические растения, цветут плодородные равнины, текут стремительные горные реки, белоснежным прибоем шумят живописные берега Чёрного моря. И над всем этим солнце. Много солнца. Океан солнца. Понял? И все это — Грузия. Солнечная Грузия. Чем не рай.
— Рай для глаз и чистилище для кармана, — проговорил Селезнёв.
— Чего-чего? — не понял Рожков.
— Да ничего. Это я так. Просто где-то слышал такие слова.
— Так ведь мы поедем с тобой не дикарями, а в фирменном туристском поезде. Никаких тебе особых забот. Сиди, лежи, читай, гляди в окно. Накормят, как дома, обо всём расскажут, всё покажут. Отдохнёшь на славу.
Селезнёв всё ещё раздумывал.
— Это надолго? — спросил он.
— Нет. Дней десять — двенадцать. Хватит развеяться. Я, Иваныч тебе честно скажу: вот когда туда приезжаю, то обо всём, что здесь есть, забываю начисто. Нет для меня ни работы, ни жены, ничего другого прочего. Ну, поедешь?
— Да в Грузии надо бы мне давно уже побывать.
— Ну, тогда лады.
— Какой хоть маршрут-то? Куда повезут?
Рожков подошёл к большой карте, висящей на стене.
— По всему Кавказу. Тбилиси — конечный пункт железнодорожного маршрута. А там поедем по Грузии на автобусах. Куда повезут — на то не наша воля. Знаю только, что до Тбилиси поедем через Махачкалу, Дербент, Баку. Это всё побережье Каспийского моря. Так что всего насмотришься. Ну, решай! Записываю?
— Пиши, — согласился Селезнёв. — Да, вот её что, Никанорыч.
— Чего?
— Запиши туда же и Кольку Смирнова. У него отпуск скоро. Страдает парень. Пусть развеется.
— Хорошо… Только ведь он… это…. говорят, поддаёт на каменку-то.
— С нами не будет. Не дадим разгуляться. Пора ему и за ум браться. Хоть отпуск по-человечески проведёт.
— Я
— Поговорю… Ну, а теперь давай разбираться с твоим списком.
И Селезнёв взял бумагу, которую положил перед ним Рожков.
Небольшой светлый автобус ранним солнечным утром выехал из райцентра по асфальтовой дороге. Позади него остался городок с редкими белокаменными церквушками, густой зеленью садов и огородов, с новыми многоэтажными домами. Дорога шла с увала на увал. По сторонам её поля, луга, перелески. Порой даже казалось, что автобус плывёт по зелёным волнам холмов и полей, как белый корабль по морю.
В автобусе ехали туристы. На одном из задних сидений устроились Селезнёв и Рожков. Настроение у всех приподнятое и на передней площадке два молодых небрежно и ярко одетых человека в кепках с длинными и узкими козырьками пытались подвигнуть пассажиров на песню. У одного из парней была гитара и он давно уже ударял по струнам.
— Ну, что, споемте, друзья! До областного центра долго ехать, — предложил громко тот, что был без гитары. — Я начну, а вы за мной. Только дружно… Витёк, давай.
Второй парень ещё громче ударил по струнам и задёргался телом в такт музыки, а первый запел одну из тех пустых песен, в которых нет ни поэзии, ни смысла, а лишь примитивный набор слов:
«Время летит быстрее ракет
Люди ярче комет,
Все мы сегодня спутники солнца
Каждый из нас поэт»…
Но песня эта была так не к месту, что все пассажиры неловко молчали. Они не поддержали певца, и он закончил петь.
— Не прошибло. Во, темнота, — сказал он гитаристу и обернулся к пассажирам. — Чо, слов не знаете? Ну, тогда споём другую. Я запою, а вы только припев. Хорошо? Витёк, давай.
Витёк опять завыгибался.
— Во дают, — покачал головой Рожков и спросил Селезнёва. — Откуда они? Кто такие?
— Не знаю. По-моему нервнобольные. Из дурдома, видно, сбежали.
— Похоже, — согласился Рожков. — А может из районного ансамбля «Кошкодёры».
А парень пел, вернее, кричал, надрываясь:
«Все отболит, и мудрый говорит
Каждый костёр когда-то догорит.
Ветер золу развеет без следа.
Но до тех пор, пока огонь горит,
Каждый его по-своему хранит.
Если беда и если холода.
Раз ночь длинна — жгут едва-едва
И берегут силы и дрова»…