В ритме времени. Кинематографический процесс сегодня

Баскаков Владимир Евтихианович

Гуидо Аристарко писал об этом еще в своей большой

работе о «Царе Эдипе» и «Свинарнике». В этой статье он

стремился показать связь концепций Пазолини с

классически ортодоксальными постулатами Фрейда и его

современных последователей. Действительно, пазолиниевский Эдип,

как и персонажи «Свинарника», давали возможность

трактовать творчество режиссера как простой киноэквивалент

психоанализа во фрейдистских традициях. Но Аристарко

не обратил

внимания на то, что если у Фрейда инстинкт

смерти (танатос) и эрос изначально присущи человеческой

личности, имманентны ей, то Пазолини считал, что в

природе человека заложено и добро и естественное

стремление к свободе. Все зло в человеке, считал он, не от его

природы, а от общественных условий, формирующих человека,

которого он в духе марксизма считал,— правда, скорее как

теоретик, чем как художник, скорее в своих философских

работах, чем в фильмах,— совокупностью общественных

отношений.

Достичь цельности, определенности при таком

противоестественном смешении философских концепций,

непременно различных по сути своей, было, разумеется,

невозможно. А интеллектуальная коллизия, через которую в своем

развитии проходил Пазолини, осложнялась еще и тем, что

он, как мы уже знаем, идеализировал и даже апологизиро-

313

вал некие «простые отношения», в том числе и любовные,

над которыми в докапиталистическую эру якобы еще не

довлели никакие табу. Именно эта идеализация

«естественного человека», сбросившего с себя все табу

буржуазной морали, как это ни парадоксально на первый взгляд,

и порождала в его фильмах те сцены, наполненные

исступленной эротикой, ту тягу к «сексуальному эпатажу» вплоть

до апологии гомосексуализма и гетерогенности, которая

так навязчива и в «Свинарнике», и в «Кентерберийских

рассказах», и в «Цветке тысячи и одной ночи». Именно

эти мотивы, как с горечью сознавал сам художник, и были

подхвачены буржуазными прокатчиками, которые

поспешили вовлечь его фильмы в систему рыночного кино. Так

возникло еще одно, особенно трагически осознававшееся

самим режиссером противоречие в его творчестве.

Пазолини, как и многие радикальные интеллигенты

Запада, испытывал влияние фрейдизма в его «левой»

разновидности, прежде всего — влияние работ В. Райха и его

последователей. Известно, что «левый фрейдизм» в

раскованности тела и преодолении «сексуальной репрессии»

видел даже панацею в борьбе с фашизмом, необходимое

условие для свершения социальной революции. Но, в

отличие от теоретиков «левого фрейдизма» и самого В. Райха,

Пазолини

не были присущи антикоммунизм и

антисоветизм. Он не отрицал социализм и коммунистическую

революционность, надеясь каким-то особым способом совместить

их с идеями, заимствованными у буржуазных философов.

Более того, в последний период своей жизни Пазолини

твердо заявил, что он — с компартией (раньше он

оговаривал свои расхождения с тактикой партии по ряду

вопросов) и будет голосовать за коммунистов, так как видит

в ИКП главную силу в борьбе против возрождения

неофашизма и реакции — их он ненавидел всем сердцем.

Печать компартии в свою очередь часто помещала на

своих страницах статьи Пазолини, нередко вела с ним

полемику, печатала острые, тщательно аргументированные

статьи, посвященные анализу противоречий в его

творчестве, но она всегда рассматривала Пазолини как крупное

общественно-художественное явление.

Сразу после смерти Пазолини «Унита» поместила

серию статей, как бы подводящих итог жизни и творчества

художника и обрисовывающих его сложную фигуру во всей

ее противоречивости и контрастах. «Совпадают и

трагически связанные в его личности и в его поисках, в его

творчестве и в его многообразной деятельности,—писал;

«Унита»,—в его интеллектуализме, рационализме и отержи-

ЗМ

мости творца— его личная драма, драма его существования

и трагедия его смерти. Это цепь взаимосвязанных

причин и следствий»1. Критик Витторио Спинадзола в статье

«Интеллектуал и противоречие»2 оценивал Пазолини как

одного из крупнейших представителей национальной

культуры и общественной мысли, утверждая в то же время, что

противоречивость его творчества отражает противоречия

переживаемого Италией исторического этапа. В этой

статье подводились итоги длительной полемики ИКП с

Пазолини в разные периоды его творчества. И вместе с тем

акцентировалось то обстоятельство, что за несколько дней

до своей неожиданной смерти Пазолини написал послание

ассамблее радикалов во Флоренции, где собирался

выступить с речью, которая была зачитана уже после его

гибели. Пазолини заявлял в этом послании, что хотел

присутствовать на ассамблее не просто как радикал, а как

марксист, который голосует за ИКП и надеется, верит в новое

поколение коммунистов. В этом послании он подверг

критическому анализу «левый» экстремизм как явление

буржуазное по своим корням, которое служит тем, «кто стоит