В Россию с любовью
Шрифт:
— Царевичу не пристало говорить бранными словами! — произнесла она, как отрезала, и у меня язык сам в задницу залез — чтобы ни дай бог больше при ней «хренов» не ляпнуть. Вот это властность в голосе! Любой прораб позавидует. Такая просто рявкнет, даже не повышая голос, и все строители забегают, как угорелые. А строители — те ещё кадры.
— Царевичу? — переспросил я.
— Ты ничего не помнишь?
Отрицательно покачал головой.
— Совсем ничего?
— Свет… Помню свет. Зелёный. А он ехал на красный. Рядом какой-то человек… Друг… И… Всё.
— В тебя ударили сферой с давлением. Нагрудник удар выдержал, хоть это обошлось в половину бюджета государства, но взрывной волной тебя отбросило
— Я не знаю… Я не помню… — Я растерялся. — Я правда не помню… Мама?
Кивок.
— Правда?
Снова кивок. Глаза у мамы превратились в две щёлочки, в них запылала злость… А потом потекли слёзы.
— Прости меня, Саша. Не уберегла… — Она пересела ко мне на край койки и запустила пятерню в волосы. — Не смогла. Не рассчитала. Дура старая!..
— Не надо так. Я же жив, — попробовал возразить я. — И никакая ты не старая. А память вернётся. Амнезия она же того… Лечится.
— Амнезия… Ты знаешь, что это? Значит, помнишь?
— Само в голове всплывает. Я знаю слова и что они означают, и как что работает, но хоть убей не помню, кто я.
— Ладно, лежи. Пойду поговорю с докторами.
— МНЕ ПЛЕВАТЬ СКОЛЬКО ЭТО СТОИТ!!! МНЕ ПЛЕВАТЬ НА ВСЁ!!! ПОДНИМИТЕ ЕГО!!! Верните ребёнку память!!!
Это крики из-за двери. Мелкая, от которой идёт тепло, сидела мо мной и держала за руку, морально поддерживая, пока мама наводила среди персонала шухер.
— Прости, братик. Я тебя удержала, но… Не смогла. Не вытянула. Не до конца.
— Не надо так, — пытался улыбаться я, хотя на душе будто атомный ледокол пропахал. Да-да, я знал, что такое атомный ледокол, но не знал, кто я и кто передо мной. — Всё будет хорошо. Я ж жив, остальное наладится.
— Да, ты жив. И всё будет хорошо… — И она опять расплакалась.
Они в палате находились всей семьёй, вчетвером, не хватало только мелкой Ксюши. Мама и три девицы, как оказалось, мои сёстры. Старшая — полноватая, такая грузная и мордатая, со свирепым выражением лица, похожая на адепта вольной или греко-римской борьбы, Оля. Так про себя её и прозвал, «вольница». Худая как дрищ плоскодонка Женя, что грозилась побить за «такие шутки». И мелкая «тёплая» Маша. И мама — просто мама.
— … Такие случаи нередки, посттравматическая ретроградная амнезия хорошо описана. К сожалению, мы не можем на это повлиять, нет способов лечения, ваше величество, — косой взгляд на маму, — Просто не существует. — Судя по фингалу под глазом доктора, маман у меня огонь! Но исходя из эпитета «величество»… Величеству бланш можно и простить. — Мы уже начали медикаментозное лечение, оно должно остановить прогрессирование амнезии, но возвращение памяти — сугубо индивидуальный процесс. Иногда она возвращается быстро, иногда медленно. В отдельных травматических случаях может и не возвратиться, и мы должны молиться, чтобы это не был наш вариант. — Все стоящие рядом с ним представительницы слабого пола поёжились. — Или вернуться частично, — подлил елея доктор — чтоб его не распяли.
— А если мы окружим его привычной атмосферой… — заискивающе спросила «вольница» Оля.
— Да, — кивнул доктор. — Привычное окружение, знакомые вещи, знакомые люди. Дело, которым он любил заниматься до травмы. Всё это может стать той соломинкой, которая зацепит нейроны, которые начнут вытаскивать другие нейроны в зону воспоминаний. Это нельзя контролировать, но вероятность такого, если пациент окружён заботой и всем привычным, гораздо выше. Поймите, у него очень серьёзная травма головы на фоне ударного воздействия от разрыва сферы. Мальчика так приложило, что мог не выкарабкаться. То, что он жив, уже чудо. Я — всего лишь доктор, я
Вот такая фигня, маляты! Ретроградная амнезия. Поттравматическая, без каких-либо гарантий на возвращение памяти. И чем больше проходит времени, тем всё меньше и меньше вероятность, что она вернётся. Девчонки и мама молятся уже, чтобы вернулась хоть частично, и я вижу по глазам, они меня любят и переживают. Все, особенно «тёплая» Маша. А Оля… Такой глубокой вины в её глазах я не видел никогда ни у кого. Нет, я, конечно, не помню что видел до травмы, но уверен, таких виноватых глаз там точно не было.
Как бы то ни было, я ещё несколько дней валялся в больнице, которая оказалась медблоком нашего дворца, после чего меня перевели «домой» — в свою комнату. Вставать, ходить до туалета и обратно разрешили, но всё остальное время сказали лежать, приходить в себя. Жопа болела адски — кололи какой-то хренью, как не в себя. Каждый день врачи буквально измывались, что-то спрашивая и уточняя, проверяя свои методики. Но лучше не становилось.
Маша спала со мной, на моей огромной кровати — никогда не думал, что кровати бывают ТАКИМИ. Снова это «если» — откуда я могу знать или не знать, какие они бывают, если ничего не помню? Но мой внутренний «я» был уверен, что до травмы я с такими монстрами не сталкивался.
А самое скверное… Я — пацан. И это стало ударом. Мне четырнадцать. Мать его ЧЕТЫРНАДЦАТЬ!!! Откуда я знал, что мне должно быть не столько, а значительно больше? Снова не понимаю. Мама Ира, её, как оказалось, так зовут — вот типаж «моей» женщины, мой внутренний «я» чувствовал ровесницу в ней, а не в валяющейся рядом со мной, смотря мыльный сериал на огромном мозаичном телевизоре во всю стену четырнадцатилетней Маше, кстати, моей сестры-двойняшки. Встав впервые, долго смотрел на себя в зеркале — он и есть. Подросток, у которого начал ломаться голос. Начал не прямо сейчас, скорее ломка уже завершалась, но тональность в данный момент оставляла желать лучшего — и не рык, и не писк, что-то среднее.
Итак, буду отталкиваться от того, что я, хоть ничего и не помню, но имею внутреннего «я», который помнит что-то на уровне механики движений и понимания терминологии. Это «я» видит окружающую действительность и не признаёт своей, ибо комната вашего покорного слуги поражала… Роскошью. Совершенно лишней, неуместной, и если бы я до травмы был оным принцем, этого даже не заметил. Но я здесь, в этой постели, в королевском, пардон, царском дворце. Мне так сказали. У меня четыре сестры — мелкая Ксюша пяти лет, близняшка Маша четырнадцати, худышка Женя восемнадцати и старшая суровая Оля — двадцати. И, наконец, мама Ира, редко меня навещающая, но мой «я» её простил, ибо у неё очень интересная работа, с которой даже сына посетить некогда. Она — царица. Да, вот так просто — царица. А если сложно — Великая Государыня Царица и Великая Княгиня Ирина Четвёртая, всея Великия и Малыя и Белыя России, Самодержица Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, Царица Казанская, Царица Астраханская, Царица Сибирская, Государыня Псковская и Великая Княгиня Смоленская, Княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Болгарская и иных, Государыня и Великая Княгиня Новагорода Низовския земли, Черниговская, Рязанская, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская, Обдорская, Кондийская, и всея Северныя страны, Повелительница и Государыня Иверской земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинской земли, области Арменския, Черкасских и Горских Князей и иных многих государств и земель, восточных и западных и северных наследная Государыня, и Обладательница.