В рясе смертника
Шрифт:
Схватив Руслана обеими руками за горло, словно намереваясь его задушить, Гитлер насиловал пленника с таким дьявольским неистовством и уничтожающе брезгливым выражением на покрытом бисеринками пота лице, что сомневаться в конкретном сдвиге, имевшем место в мозгах отморозка, не приходилось. Этот отвязанный урод и извращенец явно получал кайф от того, что сейчас делал, причем как физический, так и моральный…
Руслан же, распластанный на капоте джипа, судя по лохмотьям кровоточащих губ, выбитым передним зубам, исцарапанным ногтями ягодицам, выступал в роли «мочалки» отнюдь не первый раз с момента похищения, чуть раньше уже испытав сомнительное счастье быть гнусно опущенным и превращенным в «птаху». Сотрясаясь на капоте от сильных толчков
Первым, как и следовало ожидать, на грохот распахнувшейся двери отреагировал Гитлер. Машинально продолжая свое занятие и не разжимая судорожно вцепившихся в шею Руслана пальцев (судя по обилию стекавшего по лицу монстра пота оргазм ожидался им в самое ближайшее время), главарь банды резко повернул шею в сторону распахнувшейся двери, увидел Юрку, живого и невредимого, с автоматом в руке, и тут же, плотно сжав губы, скривил дрогнувшее в судороге лицо и застонал. Громко, отчаянно, широко открыв пасть. Страх скорой смерти смешался со сладострастием внезапного семяизвержения и пьянящим, особенно сейчас, чувством безоговорочной победы над раздавленным, втоптанным в пыль и навсегда превращенным в паршивого пидера врагом.
– У-у-у, бля-я-я! Собака бешеная! – оскалив зубы, со страшным рыком протяжно изверг из своей утробы пойманный в самый не подходящий для сопротивления момент голозадый и безоружный Гитлер. – Нашел-таки, падла-а-а!!!
Глядя на босого Юрку из-под сбившихся на лицо волос подернутыми туманной поволокой экстаза, глубоко посаженными глазами, главарь кровавой банды еще дважды отчаянно сильно приложился к заднице Руслана, а потом рывком высвободился, разжав сжимавшие шею «птахи» пальцы, повернулся к Юрке и вдруг раскинул руки в стороны, приподнял подбородок и неожиданно громко рассмеялся. Да так неистово, вызывающе, что в памяти Юрки поневоле всплыл очень похожий фрагмент из фильма «Горец», когда убивший бессмертного собрата злодей, воздев руки и очи к грозовому небу, стоит на вершине горы и сотрясается от проходящих через него разрядов молний.
– Давай, щенок, стреляй! Чего ты ждешь?!! Вот он я, ха-ха-ха! – жутким, каким-то сюрреалистическим смехом проревел в лицо растерявшемуся, истуканом застывшему в дверном проеме Юрке окончательно расставшийся с мозгами Гитлер. Отморозок даже попытался шагнуть вперед, но спущенные до колен брюки не давали извращенцу возможности двигаться.
– Никогда не думал, что сдохну в такой интересной позе, сразу после того, как в третий раз за день отхарю в очко барыжьего сыночка Флоренского! Вот умора! Да о такой смерти можно только мечтать, верно, Малыш?.. Эй, милашка моя, проснись! – Обернувшись к пленнику, Гитлер хлопнул его ладонью по липкой исцарапанной ягодице. – Братик за тобой, шлюхой, пришел! Вах, какой маладэц!.. Слышь, бля буду, завтра весь Питер узнает, что ты теперь голимый пидер! – схохмил ублюдок и снова, захлебываясь в истерике, заржал, хватаясь за живот и весь изгибаясь от сотрясающих тело конвульсий. – Ой, братва, держите меня, сейчас обоссусь, ой, бля, прикол!..
Бледный как мел Юрка недрогнувшей рукой молча направил на кривляющегося Гитлера автомат и перевел взгляд на брата.
Промычав что-то через кляп, Руслан несколько раз дернулся, потом медленно уронил лоб на капот джипа и беззвучно зарыдал, сгорая от неслыханного стыда и лютой ненависти к самому себе, оттраханному прямо на глазах Юрки, вероломно подставленного им, но все-таки пришедшего выручать брата…
Сглотнув подступивший к горлу ком и пытаясь унять начавшую сотрясать руки дрожь, Юрка вновь перевел свой застывший взгляд на гогочущего дебила с грязными, липкими патлами и гнусными усиками, качнул стволом ниже уровня сердца, прицелился и коротко надавил на курок.
Все
Юрка, на лице которого при виде корчей урода не дрогнул ни один мускул, подошел ближе и, как заправский киллер, хладнокровно произвел контрольный выстрел в голову Гитлера, в результате которого она в буквальном смысле раскололась на две половины.
Опустив автомат, Юрка вытащил из пристегнутого чуть выше щиколотки, под джинсами, кожаного чехла нож, подошел к джипу и четырьмя взмахами перерезал связывавшие руки и ноги брата крепкие капроновые веревки, после чего выдернул у него изо рта грязную, промасленную отработкой тряпку.
Голозадый истерзанный Руслан тихо, как сопля по стеклу, сполз по решетке отбойника и зашелся в истерических рыданиях, от которых у Юрки сразу же больно защемило сердце.
Юрка не пытался представить себе, что бы он сам ощущал, кем бы себя чувствовал, окажись вдруг по воле случая на месте раздавленного в лепешку Руслана. Почти родного брата, который, угодив в лапы братков Гитлера, сломался и подставил их всех, обрек на мгновенную, страшную и, что немаловажно для боевиков, совершенно бесполезную гибель в бандитской засаде…
– Хватит ныть, оденься! – невероятным усилием воли взяв себя в руки, сказал Юрка. Он брезгливо отвернулся, не в силах больше смотреть на скорчившегося у бампера Руслана, сверкавшего развороченной задницей. – Там, в поселке, я оставил ползать одного слепого калеку. Скоро здесь наверняка будут менты с группой захвата… Если не хочешь давать письменные показания, как тебя здесь отъеб… В общем, кончай выть, надевай штаны, и сматываемся отсюда!
– Я… я не хочу больше жить. – Цепляясь за отбойник, Руслан поднялся на ноги и медленно, очень медленно натянул джинсы. Потом повернулся к Юрке лицом, снова сел на пол, прислонился спиной к бамперу «Чероки» с нарисованным на запаске клыкастым вампиром – того самого, злополучного, за который он прошлым утром принял финскую тачку на Выборгском шоссе, – и чуть слышно просвистел через сломанные зубы: – Дай мне ствол… Я… не смогу каждый день просыпаться с мыслью, что из-за меня, суки, погибли пацаны, а сам я – пидер! Я хочу кончить все прямо сейчас, одним выстрелом! Дай ствол, прошу тебя. Братан…
– Я тебе не брат, слякоть, – выдавил с ненавистью Юрка. – На хер вы мне сдались, такие честные коммерсанты. Сегодня я уезжаю из Питера, и лучше навсегда забудем, что наши дорожки пересекались!
Наконец-то сказав Руслану главное, то, что не успел сообщить отцу, Юрка помолчал и добавил уже гораздо спокойнее:
– Кроме безглазого калеки и меня, о твоем вздрюченном очке пока никто не знает. С братком, думаю, все ясно, уйдет к тюремной параше, в больничку. У тебя связи есть, если захочешь, сможешь заставить его замолчать навсегда… А мне, козел, твои сексуальные подвиги вообще до лампочки, понял?! Это твои проблемы, ты и загружайся! Отец никогда не узнает ни про твою гнусную подставу, ни про все это дерьмо. А больная жопа… ничего, до свадьбы заживет. Вставай, бля, пошли! У нас мало времени…
– Нет, – покачал головой Руслан, так и не поднявшийся с бетонного пола гаража. – Ты не понимаешь… не можешь понять! Мне плевать, узнает кто-то или нет! Я сам – сам! – никогда не прощу себя! Я не смогу жить, зная, что я – крыса и петух! Дай мне ствол, ты, падла! Или пристрели меня прямо сейчас! Ну давай, чего медлишь!
– Заткнись, – процедил Юрка сквозь зубы. – Считаю до трех, потом ухожу один. Раз… Два…
– Ствол, умоляю… – тихо прошептал Руслан. – Я не просто слякоть. Я хуже. Так не отнимай у меня самое последнее, дай хотя бы уйти достойно. Мужик ты или не мужик?!