В саду памяти
Шрифт:
На Крулевской осталось четверо из детей. Пятнадцатилетний Стась еще ходил в школу. Семнадцатилетняя Камилка к этому времени сдала как раз выпускные экзамены. Лютек, которому было двадцать один, изучал геологию в Варшавском университете. И двадцатитрехлетняя Янина. Ее умничанья невольно отошли на задний план, когда наступила очередь Камилки прибавить хлопот. Тихоня оказалась самой упрямой из всех шести дочерей. Еще в детстве она решила стать врачом, но никто в семье к этому серьезно не относился. Когда после окончания пансиона она заявила, что у нее должен быть аттестат зрелости, без которого ей не поступить в высшие учебные заведения, это было воспринято как безобидная блажь. В течение года она освоила на русском языке четырехлетнюю
Юлия заявила, что никогда не даст на это своего согласия. Медицина — не женское дело. Камилла превратится в ходячее посмешище, в предмет грубых шуточек со стороны наставников и друзей. Она сошла с катушек. Испортит себе жизнь. Говоря все это, а точнее, крича в гневе, мать натыкалась на молчаливое сопротивление, с которым в своих детях сталкивалась впервые, и не знала, как его сломить.
Летом 1896 года, взяв с собой Янину и Камиллу, она поехала за границу путешествовать. Для развлечения? Или поездка преследовала в явной или скрытой форме какие-то еще цели? Зачем она повезла девушек за границу? С надеждой, что именно там их поджидает единственный в их жизни шанс в виде заманчивого и богатого жениха? Юлия — типичная еврейская мать, не знала более важных проблем, чем забота о своем потомстве, которая для нее была неотрывна от представлений об их счастье. А вдруг на изысканном курорте судьба улыбнется старшей? А может, прелести светской жизни отвратят младшую от безумной затеи учиться там, где женщинам нет места?
Они остановились в Баден-Бадене, одном из самых модных тогда оздоровительных курортов. Ах, эти сладостные, давно забытые хождения «по воду»! Утренняя прогулка к одному из множества лечебных источников. Наполнить хрустальный стаканчик живительным напитком. Медленно потягивать воду из его носика во время прогулки, пока не даст о себе знать результат, и стремглав домой. Днем собирались за общим столом, где завязывались знакомства и дружеские связи. Чуть позже променад на пятачке и концерт в «раковине», где водолечебный оркестр наигрывал попурри из венских опереток А вечером «reuniony» [19] в курзале или танцевальные вечера в курортном доме. Камилка все это время просидела в пансионате, уткнув нос в медицинские книги и отказываясь от участия в общей жизни. Получалось, что в свет мать выводила одну лишь Янину.
19
Новые встречи, сборища (франц.).
На вечерах в курзале соблюдалось строгое правило. Главный массовик, то есть maitre de ceremonie, подходил к даме, что старше, и просил у нее разрешения представить некоего господина, которому очень хочется познакомиться с обеими дамами. Если madame разрешала, молодой человек, в свою очередь, представившись, просил ее представить его mademoiselle. Лишь после соблюдения обязательных формальностей он мог претендовать на право потанцевать с девушкой. Все это проходило под прицелом внимательных взглядов других матерей, собиравшихся в зале, или их завистливых дочек. И смахивало на довольно сомнительное развлечение. Не доставляла большой радости и беседа с совершенно незнакомым человеком. Ни один из курортных партнеров по танцам так и не завладел сердцем моей будущей бабки.
Бедная Юлия! Камилка упрямо твердила, что не откажется от учебы, и было видно, не уступит. Янина жаловалась, что ей скучно. Третья дочка — Роза Хильсум — засыпала мать отчаянными письмами, моля о помощи. Ее муж потерпел
Письмо родным в Варшаву от Амалии Ситроен
Мне не известно ничего конкретного о выходках Хильсума, однако они, видимо, были достаточно серьезны, раз тетка, арбитр в семейных спорах, настояла, чтобы Янина, которая не должна быть их свидетелем, жила у нее. Амалия чрезвычайно доброжелательно относилась к варшавской родне, несмотря на то, что ей самой в одиночку приходилось поднимать пятерых детей — ее муж в минуту нервного срыва покончил с собой.
Пребывание в доме Ситроен бабушка вспоминала с неизменным восторгом, уносясь в царившие там изысканность и достаток Ее водил тогда по Парижу самый младший сын Амалии — семнадцатилетний Андрэ. Как-то вместе они поехали в Версаль. При входе их предупредили, что залы для осмотра закрыты. Кузен, не колеблясь ни минуты, слегка приподнял котелок и произнес убедительно: «La presse» [20] . Их тотчас впустили. А у нее промелькнуло: «Ты, малый, далеко пойдешь!» И не ошиблась.
20
Пресса (франц.).
Тетка Амалия очень полюбила племянницу. Искренне заботилась о ней, водила в гости к друзьям, в знаменитые магазины мод, где приобретала ей много хороших одежд, по парижским музеям и выставкам. Уговаривала остаться в Париже. Обещала устроить ее будущее. Проблемы Розы отошли на второй план, когда Янина почувствовала, что открыла наконец свое подлинное призвание. Она увлеклась Лувром, художественными галереями, атмосферой Латинского квартала, где подружилась с учащимися в Париже поляками. Все — в Варшаву не возвращаться. Остается у тети. Запишется в Сорбонну на историю искусств.
Вот в чем ее предназначение. Поняла, чего хочет, и теперь полна решимости отстаивать свои намерения. Села за письменный стол, чтобы предупредить мать о своих планах, уже заклеила конверт, но тут почтальон принес письмо из Варшавы. Юлия с отчаянием сообщала, что Камилла настояла на своем и уехала за границу. Под давлением близких, она, правда, от медицины отказалась, но записалась на отделение естественных наук в Берлине, где жившая там сестра Юлии Текла Нойфельд обещала за ней присматривать.
Над моей будущей бабкой грянул гром среди ясного неба. Мечты в одну секунду рухнули. Конец так хорошо сложившимся замыслам. Цепь выстроенных умозаключений разорвалась и по кусочкам разлетелась в разные стороны. Придется возвращаться домой. Не могла она позволить себе снова вогнать мать в шок Невозможно обеим сразу покинуть дом, оставив мать одну, — это Янина хорошо понимала. В отчаянии расставалась она с Парижем. Даже не предвкушало удовольствия то впечатление, какое она произведет на варшавских улицах своими парижскими туалетами. К досаде примешивалось сожаление: сестра, моложе ее на шесть лет, сумела вытребовать для себя особые условия, тогда как она впустую растрачивает свою жизнь, и ничего ей не добиться. В Варшаву она приехала расстроенная и огорченная.