В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
Мария Петровна была в истрепанной одежде, худых валенках, а на дорогах уже были лужи.
— На чем добиралась?
— На чем попало, а с Нижнеудинска на поезде — станки и машины заводские обратно везут. Два с половиной месяца ехала.
— Да что же мы стоим посреди двора!
— Думала: найду ли кого? Застану? А где Кучум?
— Его белогвардеец зарубил шашкой, — ответила Лена. — Ребята похоронили ночью в овраге.
Иван Федорович пошептались с
— Будем стряпать пельмени!
— Из чего?
— Муки есть немного, картошки, конопляного масла полбутылки. Праздник так праздник!
Рубили в корытце картошку, мяли тесто, резали, екали сочни, защипывали пельмени, укладывали ровными рядками. Потрескивали дрова в печке, и всем было весело.
Пришла Аксинья Шляхтина.
— Прости, матушка Мария Петровна, не свой час, да терпения нет — взглянуть охота. Жива-здорова? Вот и ладно. А я Шурке: только, мол, взгляну и той же ногой обратно. Витю нашего там не видала?
— Нет, — ответила Мария Петровна, глядя в ждущие глаза Аксиньи. — Мужчины в Александровском централе сидели. — А сама подумала: «За контрразведкой кто был, те не попали в Сибирь, те уничтожены», — но не стала расстраивать.
— Что стоишь, садись, скоро пельмени поспеют, — Иван Федорович помешивал в печке кочергой.
— Спасибо на добром слове, побегу. У вас и у самих не густо.
— Где семь, там и восемь, не обеднеем. Хуже того, что было, не будет. Теперь к лучшему жизнь пойдет, — говорил Иван Федорович.
— Меня Шурка еще вчера сбивала с толку: погляди-ка, говорит, Ваня-то у Ипатовых какой стал — цветочек — и только. Молодые-то ныне, а? Мы, бывало, не только говорить об этих делах, думать боялись.
— Помолчи, знаем, как думать боялась, — рассмеялся Иван Федорович, — не давала проходу Афанасию.
— А ему и нельзя было давать — уйдет из рук, вроде налима скользкий.
— Ты, чем Шуру оговаривать, вела бы сюда, ей одной-то, небось, тоскливо.
— Чего ее вести, во дворе стоит.
— В уме ли ты, Аксинья? Чего ее там оставила?
— А мы сейчас ее в плен возьмем, — пошутил Ванюшка.
Шурка хотела шмыгнуть в калитку. Ванюшка крикнул:
— Стой!
Она залилась краской и припустилась вдруг бежать.
— Шура, куда ты? — Ванюшка догнал ее уже в их дворе, взял за руку.
Шурка вырвала ее, спрятала за спину. Ванюшка обхватил в замок, пытаясь поймать кисть. Она увертывалась.
— Ну, погоди!
— Мало каши ел, — хохотнула Шурка, тряхнула головой — волосы мягким шлейфом коснулись лица. Пахнуло полынным настоем. И уставились глаза, как чистой воды изумруды. Он
— Мне часто виделось, как мы втроем книжки читали. И ты мне казался таким… — и замолчала.
— Каким?
— Не скажу, — Шурка смутилась.
— А я все хотел расспросить, как тут Виктор жил без меня?
Глаза ее подернулись влагой. Подумал: не надо было спрашивать. Взял решительно за руку:
— Идем, пельмени остынут.
— Неловко мне, Ваня.
— Все ходила, а теперь неловко. Пошли! — и настойчиво потянул.
Вечером гуляли по улице. Из-за Александровской сопки показался узкий серпик луны. Хрустел мартовский снег. От дневного таяния кое-где образовалась наледь. Шурка поскользнулась, взмахнула руками. Едва удержал ее от падения. С испугу ухватилась за него. Продолжала рассказывать.
— Мамка Витю ждет, и тятя ждет. Не пьет теперь, жестянничает, кому ведро сделает, кому дно к тазу вставит. Живем. Только братчик мой, Витенька, не вернется, — и вздохнула.
— Ты знаешь, что с ним? — Ванюшка остановился.
— Зуев рассказывал: по дороге в тюрьму Витя хотел бежать, кинулся в переулок, и убили его. Бросили в телегу, накрыли сверху. Рано утром было, никто не видел. А теперь и Зуева нет, видно, пропал где-то. Я молчу, чтобы маму не расстраивать.
— Ничего, Шурик, я за него расквитаюсь, — пообещал Ванюшка.
— Куда ты теперь?
— В Москву, на политические курсы.
— Когда, Ваня?
— Завтра.
— Ну вот, и тебя не будет, — сказала грустно.
— Колчака побили, Деникина тоже, теперь можно и поучиться. А потом вернусь красным командиром.
Утром напились чаю. Иван Федорович пощипал ус:
— Не отговариваю, Ваня, не имею права. Мы с матерью еще в пятом году проголосовали за народную власть. Врагов у нее и теперь много, не скоро переведутся, и надо, чтобы в списках Красной Армии не переводились бойцы Ипатовы. Будь здоров и пиши хоть изредка.
Обнялись на прощание. Вышли с Марией Петровной. Он на вокзал, она посмотреть, где и как можно было подыскать работу женщинам. Завод когда еще пустят, а жить надо. Худых мешков из-под угля на заводе полно, можно открыть швейную мастерскую для тех, у кого есть свои машинки. Не ахти какая, а все работа. Пекарню надо. Ребятишек беспризорных пригреть. В отделе народного образования будут, конечно, отказывать, — и тех ребят, что набрали, — обеспечить пока не могут, но надо быть понапористей…