В сети
Шрифт:
Но сейчас — ни о каком профессионализме речи не идёт.
Сейчас я злюсь. Ревную. Ненавижу себя. Разрываюсь на части между запретами и невозможностью притвориться равнодушной.
— Я правда соскучился, Оль. Вчера по привычке катался вокруг твоего дома. Если не разблокируешь — боюсь, в следующий раз поднимусь.
— Не надо. И цветы не надо — я выбросила их в мусорный бак, — хрипло отвечаю. — У нас не выйдет — сам понимаешь.
— Я хочу поговорить.
— Говори.
— Мы могли бы сделать это в доме номер триста пять, — звучит прямое предложение. — У меня есть
Из подсобки выходит озадаченный бармен, разводя руками. Прошло всего пару минут, а кажется, что каждая секунда тянется, как вечность.
Никакого чешского безалкогольного он не нашёл, но это не останавливает Сашу от того, чтобы послать его в подсобку ещё. Таким тоном, что спорить не возникает ни малейшего желания. Таким тоном, которому веришь.
Что-что, а врать он умеет искусно.
— Это лишнее, — говорю как можно беспечнее, отодвигая лимонад. — Я хочу расслабляться и отдыхать. Если тебя мучает чувство вины — то зря. Всё в порядке, Саш.
Скачки сердца больно бьют в рёбра, но на поверхности — всё та же маска равнодушия.
— Когда ты планируешь ехать домой? — спрашивает без церемоний.
— Когда планирую – тебя не касается. Я уже договорилась с коллегой. Он меня отвезёт. Или я останусь ночевать в гостинице – здесь же. Пока не определилась.
Я отрываюсь от точки, которую всё это время гипнотизировала, и в тот же момент Саша поворачивает голову. Наши взгляды схлёстываются — жёстко, беспощадно, без возможности спрятаться. Вызывая искры в животе и сбивая дыхание раньше, чем я успеваю собрать остатки самоконтроля в кучу.
— Нет, — упрямо отрубает он.
— Что значит «нет»?
Со скрежетом отодвинув стул, встаю с места, оглядываясь назад и перестраховываясь. Все наши отвлечены и заняты шашлыками. Но это ничего не означает. Абсолютно ничего, что позволило бы мне забыть о рамках.
— Я не уеду отсюда, пока мы не поговорим, — отчеканивает Устинов. — Мы можем сделать это в доме или уехать вместе. Я буду ждать столько, сколько нужно, пока ты не согласишься.
Появление бармена уже никого из нас не смущает, потому что мы слишком увязли в своём противостоянии. Саша давит взглядом, словами, интонациями. Так, словно выискивает во мне слабые места, куда можно бить.
Я проезжаюсь взглядом по его лицу: по выгоревшим на солнце бровям, длинным ресницам, отросшей щетине — и, быстро скользнув ниже, к ходящей ходуном груди и прорисованному кубиками животу, так же стремительно возвращаюсь обратно.
— Мне ничего от тебя не нужно. Ни сожаления, ни извинений, ни даже объяснений, — сбивчиво отрезаю любые попытки на сближение. — Ни, тем более, секса. Мне достаточно наступить на грабли один раз, чтобы не повторять этого снова.
Когда разворачиваюсь на выход, ощущаю, как мелкие иголки впиваются в спину, цепляя лопатки и поясницу.
Твердолобости Саше не занимать, но он не учёл одного — что и я не склонна сдаваться. Даже перед ним. Даже, чёрт возьми, когда разум с треском сдаёт позиции.
40.
***
Уже
Что-что, а ставить девушек на колени этот мужчина умеет с лёгкостью. В нём море уверенности и притягательности, и, в некоторой степени, он сам не до конца осознаёт, какое влияние может оказывать на весь женский пол.
С протяжным «Са-аш, ты идёшь играть?» — пролетаю мимо и направляюсь к шатру под палящим солнцем. День сегодня действительно жаркий. Именно поэтому Валентина Петровна решила собрать всех на базе отдыха, а не в душном помещении ресторана.
Ну и ещё потому, что это гораздо дешевле.
На столы накрывают коллеги, мясо жарит Степурин вместе с моим начальником отдела. Сама виновница торжества попивает вино, сидя в плетёном кресле. Но ей это позволительно.
Нас собралось двадцать человек — прокуроры, несколько помощников, сотрудники канцелярии и бухгалтерии. Обычно я не езжу на подобные мероприятия и не слишком тесно дружу с коллективом, предпочитая разделять эти две плоскости — работу и личную жизнь. Не потому что я высокомерна или нелюдима, а потому что слишком хорошо знаю: это почти всегда заканчивается плохо.
У меня есть люди, с которыми приятно перекинуться парой слов о новых назначениях, резонансных делах и чьих-то неудачных судах, но никогда — о проблемах в семье, в отношениях с сестрой или с любимым мужчиной. Всё, что слагают обо мне в стенах прокуратуры, — исключительно догадки, основанные на слухах.
Думаю, узнай кто-то из коллег, что мой выбор пал на Александра Устинова — человека, чьё имя фигурирует в уголовных материалах, — меня бы растоптали без права на оправдание.
Если бы об этом узнали родители — я потеряла бы их доверие быстрее, чем осознала бы масштаб катастрофы, которую сама же и устроила.
В юности мне запрещали общаться с такими мальчиками, как Саша. Предостерегали, что с ними легко потерять голову и ещё легче — себя. Проблемные, прущие напролом, неспособные вовремя остановиться.
Но это не мешает мне пялиться на него, когда Устинов снова выходит на поле — большой, агрессивный, полный той силы, от которой одновременно хочется держаться подальше и тянуться ближе. Удар за ударом он отбивает мяч на территорию противников. А потом, вместе с дружной компанией, направляется к реке, чтобы сбить жар после игры.
И в этот момент внутри меня рождается трепет — тихое, едва уловимое желание принадлежать ему, хоть на секунду.
Я не брала купальник, поэтому просто стою в тени и наблюдаю за остальными, вцепившись в стакан с лимонадом.
Разница между нашим шатром и соседним ярко бросается в глаза: здесь — порядок и натянутые улыбки, там — шум, смех и полное отсутствие правил. Мы держимся особняком, они — наслаждаются жизнью, ни на кого не оглядываясь.
Когда на улице начинает темнеть, в шатре загораются гирлянды и фонари, протягивая между столами мягкие световые дорожки. Пахнет дымом, жареным мясом и сладким вином.