В шесть вечера в Астории
Шрифт:
На третий день Мишь заявила своей мучительнице, что у нее неотложное дело в городе. И из уличной телефонной будки позвонила сначала Руженке, потом Мариану.
— Ты не представляешь себе, как эта старуха надо мной измывается. Я только теперь поняла, что Роберт Давид давно обеспечил себе ореол святости, тогда как прочим праведникам приходилось ради этого сначала принять мученическую смерть.
— Руженка тебе мало помогает?
— Руженка мне вовсе не помогает: лежит дома с фолликулярной ангиной. Хуже всего, что я не имею права попросту сдаться и хлопнуть дверью. Я обещала Крчме составить
— Мишь, милая, а ты не преувеличиваешь?
— Скорее преуменьшаю. Из ее квартиры я не смогу информировать тебя о дальнейшем ходе дел, эта баба-яга шпионит за каждым моим шагом. Но если я позвоню тебе и скажу: «Не хочешь ли ты навестить пани Крчмову?», это будет означать SOS высшей степени, ладно?
Прошло еще три дня. Разгневанная хозяйка дома вдруг появилась в дверях:
— Неужели вам понадобилось пылесосить именно сейчас, когда Лоттынька вылетела погулять? Неужели уж никакого соображения у вас нет? — от злости у нее даже голос сорвался. — Лоттынька такая любопытная, вы отложите шланг, а она подбежит посмотреть — о господи, что, если ее засосет?!
Мишь едва сдерживалась, так ей хотелось сказать какую-нибудь грубость. Не будь мелкой, не будь такой приземленной, как эта пани. Тот — человек, кто носит в себе нечто большее, чем он сам, сказал как-то Роберт Давид, этот атлет, дискобол, которому следовало бы стать священником…
Мишь выключила пылесос и пошла к телефону.
— Мариан, в нашем классе профессор Крчма особенно любил тебя. Думаю, раз ты все равно едешь в город, хорошо бы тебе навестить пани Крчмову…
Повесив трубку, сказала Шарлотте, которая не стесняясь слушала за дверью:
— Мой школьный товарищ хочет только поклониться вам и сразу же уйдет.
Мариан показался у садовой калитки через час.
— Что-нибудь катастрофическое? Я бросил начатый эксперимент, его за меня продолжает простая лаборантка…
— Сам увидишь. Только держись! Мишь представила Мариана Шарлотте.
— Добро пожаловать, — улыбнулась та. — Пан Навара? Как же, вспоминаю, муж говорил о вас как об очень талантливом молодом человеке, он даже предрек вам успешную научную карьеру. Рада познакомиться… Разрешите предложить вам что-нибудь? Немного вина или лучше виски? Я сейчас вернусь… — И она пошла в кабинет Крчмы.
Мариан вопросительно глянул на Мишь, та — на Мариана.
Хозяйка вернулась, неся поднос с тремя бутылками. На выбор.
— Как дела у пана профессора на Ривьере? — осведомился Мариан.
— Мы еще ничего от него не получили, письма из-за границы долго теперь идут. Я думала написать ему о том, как мы тут мило хозяйничаем с барышней Эммой, но боюсь, муж будет дома прежде, чем дойдет мое письмо…
Да не сплю ли я? — Мишь сама ощущала, до чего испуганный у нее взгляд; Мариан уголком глаза дал ей понять, что готовит тактический маневр.
— Какая жалость, что заболела Ружекка. Теперь вам приходится довольствоваться обществом одного и того же человека. Эмма, конечно, с удовольствием проводит с вами время, но все-таки это до некоторой степени — вторжение в ваш привычный распорядок дня…
— К
— Да что вы такое говорите! — Пани Крчмова явно пропустила мимо ушей выступление Миши — реплика ее была адресована Мариану. — Какая же была бы я неблагодарная, если б усмотрела самоотверженности Эммочки вторжение в мою жизнь! Сколько времени она тратит на меня — я прямо не знаю, чем ей за все время отплачу…
Мишь ушам своим не верила; и то, как на нее посмотрел Мариан, весьма напоминало косые взгляды доктора Штурсы. Дьявольская ирония заключалась в одном различии: перед Штурсой эта сумасшедшая по-черному оклеветала Мишь, а перед Марианом превозносит чуть ли не до небес…
— Не смотрите на меня, пан доктор, — Шарлотта почти кокетливым жестом поправила свою прическу. — Я была больна, Эммочке пришлось даже вызывать нашего домашнего врача — да и старость уже стучится потихоньку в двери…
— Я еще не доктор, пани Крчмова. а на вас не заметишь и следа перенесенной болезни. Если у вас будет в чем-либо надобность, в таком, что требует больше мужской силы, чем доброй воли Эммы, пускай она позвонит мне в институт, и я с удовольствием явлюсь к вам. Я безмерно обязан пану профессору и был бы счастлив возместить ему хоть сотую долю того, что он сделал для меня.
Мариан поклонился, поцеловал ей руку.
— Нет, все это я вижу во сне! — вырвалось у Миши, когда она провожала Мариана до калитки.
Тот глянул на свои часы, его поднятая правая бровь нетерпеливо дрогнула.
— В следующий раз, пожалуйста, не отвлекай меня от экспериментов ради чепуховых бабьих ссор. Назвалась груздем — полезай в кузов…
На глазах у Миши выступили слезы бессилия. Мариан нахмурился:
— Вполне возможно, у старухи бывают припадки истерии, да ты-то не будь истеричкой! И постарайся относиться к ней немного бережнее — у нее явно климакс.
Мишь вытерла слезы рукавом, как маленькая.
— А у меня — тоже климакс, да? Ну что ж… Пока!
С несчастным видом следила она с порога, как он уходит; а Мариан и не оглянулся. Только, не замедляя быстрого шага, еще раз посмотрел на часы — и побежал вниз по улице к трамваю.
Дверь в комнату Шарлотты была закрыта. Мишь села в свое кресло, вытащила из чемоданчика почти готового принца. Шмыгнув носом, взялась переделывать принца в злого волшебника.
После обеда у калитки позвонил доктор Штурса. По его слегка озадаченному виду можно было понять — он поражен, что его пациентка так долго выдерживает присутствие этой девушки. Пани Крчмова снова, как и в первый его визит, заперлась с ним в своей комнате. Вышел он оттуда минут через двадцать, с холодным молчанием прошел мимо Миши, словно мимо пустого места; не удостоил ее ни единым врачебным советом или распоряжением о том что делать, если состояние больной ухудшится.