В Шторме
Шрифт:
– Они использовали тебя. Более бездушно, чем ты предполагаешь. Использовали и не дали ничего взамен, даже правды. Ты не был достоин даже ее в их глазах.
– Он понизил голос в жалости и отвращении: - Как ты можешь защищать их, зная это? Почему ты оправдываешь их?
Скайуокер вызывающе поднял подбородок, но против этой лавины обвинений не нашел никаких слов в их защиту.
Палпатин удовлетворенно улыбнулся, но мальчишка не видел этого.
– Оби-Вана, может, и давно нет, но я хорошо знал его и могу сказать тебе без тени сомнения, что он нисколько не заботился о тебе. Он слепо служил своей идее и пожертвовал бы чем угодно ради нее,
– А вы не делаете этого?
– голос Люка был тих и ровен, но все же содержал вызов.
Палпатин улыбнулся: это был первый, прорвавшийся за долгое время упрек - испытывающий недостаток обычного яда, но по-прежнему такой же спокойный и решительный, как всегда.
– Я руковожу своей Империей, - ответил без всякого чувства раскаяния ситх.
– Я делаю то, что необходимо и ничего не скрываю. Я говорил тебе, что я не лгу. Я не скрываю свои цели. Совет Джедаев не искал ничего более духовного, чем власть. Республика рушилась - а они боролись со мной за управление… и они проиграли. В тебе Мастер Йода видел способ вернуть свой утраченный статус. Это была азартная игра, но он с готовностью на нее согласился, потому что ему нечего было терять. Но сам он не стал бросать вызов моей власти - он боролся со мной раньше… и знал, что не сможет победить. Поэтому взамен он нашел другого, стороннего человека. Незначащий и расходный материал в его глазах. Его вполне устраивало, скрываясь в тени, послать тебя на резню - невинно осужденного его личным соображением, послать тебя сделать то, на что сам он был не способен. Пожертвовать тобою и всеми вокруг тебя без малейшего…
– Я думаю, наш разговор закончен, - произнес Люк просто, отворачивая голову. Тихим, но твердым голосом.
– НИКОГДА не прерывай меня!
– закричал Палпатин, звучно хлопая мальчишку по плечу и сотрясая все его тело толчком Темной мощи.
Реагируя на такой свирепый упрек, сердце Люка буквально застучало по ребрам, тело вызывающе напряглось, а руки сжались в кулаки.
– Я думаю, наш разговор закончен, - он услышал подрезанный тон собственного голоса, наполненного расстройством и враждебностью, но в тот момент это не волновало его.
Он чувствовал себя больным и уставшим от постоянных манипуляций и принуждений. От соблюдения договора, который он не должен был заключать, от борьбы, когда всем было плевать на него, от сдерживания себя, когда он знал, на что способен.
– Нет. Наш разговор не закончен, джедай – он только начался.
– Тогда я закончил вас слушать, - от едва контролируемого гнева голос стал резким. Люк встал и направился к выходу. Огромные двустворчатые двери, идущие в гостиную, качнулись и закрылись перед его лицом, резонируя многократными хлопающими задвижками.
– Сядь!
– Откройте двери, - с холодной яростью приказал Люк.
– Сядь, - прошипел Палпатин с недвусмысленной интонацией.
Но Люк не поворачивался. Позади он услышал тяжелый шелест одежд Императора,
Отвечая на его требование - не Палпатина. И в тот момент он понимал, как легко может достичь этого.
Громыхнувший удар кулака Палпатина о стол заставил его немного вздрогнуть. И разозлившись на себя за такую реакцию, он только сильнее сжал челюсти.
– СЯДЬ!
Но Люк молча смотрел вперед.
– Двери не откроются лишь потому, что ты уставился на них, - бросил Палпатин.
Презрительный, ироничный тон Императора зажег огонь внутри Люка, сметающий прочь все мысли и соображения. Сузив глаза, он обратился к огромным, тяжелым, обитым деревом дверям…
И призвал Силу…
Пришедший наплыв энергии ощущался, как изменение давления, как первый вдох при выныривании из глубин, как кислород, которым он дышал. Естественный, живительный, мощный.
Эта интенсивная волна фактически затопляла Люка, погружая его в незнакомое завихрение необузданной мощи, в которой ничто не было скрыто - давая настолько глубокое восприятие, что ему были видны малейшие частицы окружающей обстановки. Мощь Силы нарастала, сосредотачивая и объединяя энергию в единый поток, используя его расстройство и слепую ярость, как никогда раньше.
Он потянул к себе этот огромный источник мощи, с абсолютной точностью заставляя его концентрироваться в кристально острый фокус. Задавая направление, определяя цель и разрешая ему контроль в одно и то же время… позволяя все, что было необходимо…
Отдаваясь ему полностью…
Внутри полыхало пламя, сводящее мышцы в борьбе за управление этим необъятным наплывом невероятной мощи.
Он увидел двери – впервые по-настоящему увидел их - каждое тончайшее древесное волокно обивки и каждую бороздку плотных плит сплавов под ней. Увидел ряды тяжелых стержневых цилиндров, внедренных в укрепления из органической стали, которые в свою очередь были связаны и скреплены тросами из перенниума от пола до потолка и установлены в решетке из массивных балок под безобидной штукатуркой стен. Все эти немыслимые укрепления были тщательно разработаны, чтобы только удержать его.
И эта преграда стала для него ничем – совершенно.
Он швырнул в нее Силу - стену плотной, неостанавливаемой энергии - и тяжелая деревянная обшивка, скрывающая истинную природу дверей, просто исчезла под этим ударом. Сначала ушла тонкая резьба, а затем и вся масса дерева, сжимаясь и превращаясь в пыль под продолжающимся давлением.
Но он нажимал и давил дальше.
Находящийся внутри металл начал скрипеть и стонать, сдаваясь под брошенной в него мощью - нагреваясь до красного каления так, что остатки древесины на нем начали тлеть и обугливаться.
Люк наклонил голову, полностью отдаваясь своей задаче, устанавливая цель для неразборчивой ярости, никогда им прежде не испытываемой, бросая все свое разочарование против того, что стояло на его пути.
Сотрясаясь, двери вывернулись назад на несколько дюймов, каменная кладка вокруг разлетелась в пыль, и в тот же момент тяжелые замочные цилиндры начали терпеть поражение, таща за собой массивные балки и натянутые тросы блоков укреплений в стене.
Следующий толчок и визг пытаемого металла, поверхность уже полностью черных дверей начала разрываться, покрываясь трещинами и сдаваясь этому невыносимо тяжелому неустанному прессу.