В Швеции
Шрифт:
— Я пеку лучшие имбирные пряники в Далекарлии, — сказала она, — но у них старые фасоны, еще времен моей бабушки; господин так хорошо вырезывает, не смог ли бы он вырезать нам несколько новых фасонов?
И вот весь вечер Иванова дня я сидел вырезал фасоны для имбирных пряников: щелкунчиков в сапогах со шпорами, ветряные мельницы, которые были и человеком, и мельницею, но только в домашних туфлях и с дверью посередь живота, танцовщиц, указующих одною ногой на Стожары. Бабушка забрала их, а танцовщиц с задранными ногами повертела и так и сяк, это было выше ее разумения, она решила, что они одноногие и трехрукие.
— Буду печь по новым фасонам! — сказала она. — Но они трудные!
Я надеюсь, что продолжаю жить в Далекарлии в новых фасонах имбирных пряников.
Глава XIX. На озере Сильян
Мы углубились в Далекарлию, мы на озере Сильян, это «Око Далекарлии», зеница коего — остров Соллер с его ослепительно белой церковью.
Чудесно здесь в разгар лета. Вдалеке ясно вырисовываются синие горы, солнечный свет заливает прозрачную, сверкающую водную гладь, где порою является фея пустыни, волшебница Средиземноморья, Фата Моргана и возводит воздушный свой замок. По озеру Сильян, говорит дальский крестьянин, плавает водяной, похожий на бегемота с камышово-зеленой гривою. Взгляни на воду, где плывут лодки с женихом и невестою и гостями, с песнями и музыкой, взгляни на окрестные лесистые склоны, где на солнце красуются окрашенные в красное деревянные дома, где позванивают козьи колокольца и, набрав силу, широко
— Э-гей! Э-гей!
Чудесно здесь летним днем, чудесно и в зимнюю пору, даром что в сильную стужу тут замерзает ртуть. Небо тогда вдвое выше и синее; еловый лес зеленеет в белом снегу. В лесу горит костер углежогов; ловкий охотник ходит на волка и на медведя, а по ледяному зеркалу Сильяна скользят над глубокими водами сотни саней; на шубе ездока, его шапке и бороде повис иней. Взгляни на озеро при ярком свете полной луны и при красных и сине-зеленых вспышках северного сияния. Войди в здешнюю избу, когда в печке трещит огонь, а перед нею сидит кружком все семейство. Здесь до того уютно. Да вы спросите далекарлийцев! Куда бы они ни уехали и как бы хорошо им ни было, они всегда тоскуют по своему убогому жилищу: «потому как, — говорят они, — мы живем там, дома, в любви и согласии».
Здоровье, трудолюбие и ублаготворенность — богатство дальского крестьянина; сам он издревле сознает свое благородное происхождение, он сам себе господин; он на ты даже с королем.
Когда в правление Карла Юхана один из его внуков наведался в Далекарлию, к нему подошел старик-крестьянин, пожал руку и попросил: «Передай поклон и своему старому деду в Стокгольме!»
Далекарлийцы любят песни и танцы: ключевая арфа [157] и козий рог, волынка и скрипка. В груди у этого народа сердце поэта, а сердце поэта любит своего короля. Далекарлийцы долее всех терпели насилие и мучительства, которые чинили именем короля жадные, злые фогты [158] . То было в пору датского владычества [159] ; датчанин в старину худо поступал в стране шведа; это попомнил шведский солдат, когда в правление Карла Десятого [160] он круто расправился с крестьянином в Дании.
157
Ключевая арфа — древнескандинавский смычковый музыкальный инструмент, настраивается ключом.
158
Фогт — полицейский и податный чиновник.
159
…в пору датского владычества… — Имеется в виду период с конца XIV по начало XVI столетия, когда Швеция находилась под верховной властью датских королей.
160
…в правление Карла Десятого… — Карл X Густав (1622–1660) — шведский король, одержавший победу в шведско-датской войне 1657–1660 гг.
Да будут благословенны те звонкие арфы и звучные голоса, что пели примирение! Да будет благословенно новое время! Давайте уже в этом мире понимать и любить друг друга! Так хорошо, что соседи и братья живут согласно и дружно. Да воссияет над обеими странами солнечный свет мира, угодный Богу!
Дальские памятные места побуждают нас обратить взор в прошлое, к тем кровавым временам, ведь звезда единой Швеции взошла в Далекарлии.
Королева Скандинавии Маргарета не была любящей матерью для своей шведской страны. Король Эрик Померанский [161] , которого грядущий поэт представит пред судом наций, был к ней еще суровее; в пору засилья жестоких фогтов имя его звучало как проклятье; в «Сборнике преданий шведского народа» [162] рассказывается о «тюремном камне» на озере, где крестьянина выставляли голым на мороз, рассказывается, как его подвешивали над огнем, и он, бывало, задыхался от дыма; поделом ему, говорили палачи, раз он не мог или не пожелал платить. Когда у него падала последняя кляча, он впрягался в плуг, а жена его возила на себе сено. Датский фогт Йоссе Эриксон, безжалостный, как швейцарский Геслер [163] , немилосердно притеснял честной дальский люд; горькая чаша переполнилась, и далекарлийцы отказались подчиняться Йоссе Эриксону и сказали, чтобы он остерегался показываться им на глаза. Наточили стрелы, достали стальные луки, а вождем был избран Энгельбрект Энгельбректсон [164] , живший у «Медной горы» (где теперь расположен Фалун), муж во цвете лет, независимый и благородный; он служил в чужих краях и был свычен с оружием и рыцарскими обычаями. Бунт против фогта — это же бунт против короля, рассудил он и просил их поэтому потерпеть, пока он не совершит длинное путешествие в Копенгаген и не поговорит с королем, что он и сделал. Маленький коренастый далекарлиец с ясными глазами, открытым лбом и волосами до плеч вошел в залу к королю Эрику и чистым, громким голосом выложил народные жалобы. Ему были даны благие обещания — и не выполнены, и Энгельбрект во второй раз отправился к королю, но не был к нему допущен; тогда далекарлийцы поднялись под предводительством Энгельбректа, изгнали злых фогтов и разорили их усадьбы; дальский топор перерубил узы между королем Эриком и государством свеев.
161
Король Эрик Померанский… — Эрик VII Померанский (1382–1459) — датский король, правивший с 1412 по 1439 г., первым возглавил Кальмарскую унию.
162
«Сборник преданий шведского народа» (1839) — труд шведского собирателя фольклора, историка и литературоведа А. А. Афзелиуса, послуживший для Андерсена основным источником сведений о далеком прошлом Швеции.
163
Геслер — в швейцарской народной легенде о вольном стрелке Вильгельме Телле — наместник австрийского императора, принудивший Телля сбить стрелой из лука яблоко с головы малолетнего сына.
164
Энгельбректсон Э. (?–1436) — народный герой, возглавивший в 1434–1436 гг. восстание против политики датских королей в Швеции.
Прошлое придает Далекарлии блеск и величие. Когда ты посещаешь эти края, ты слышишь дыхание прошлого.
У озера Сильян, в водах которого отражаются колокольни Реттвика и Моры, и в здешних темных лесах, покинутый и преследуемый, влачил горькие дни своей юности Густав Васа, ныне это богатая тема для картин и песен. По королевскому приказу Кристьерна [165] лучшие из дворянского рода Стуре, и среди них молодой Густав Эрикссон Васа, были взяты в заложники, препровождены в Копенгаген и заключены там в Синюю Башню [166] . Вскоре, однако, Густава перевели в менее строгую тюрьму, в замок Кале в Ютландии; молодость и красота располагали в его пользу, ему позволили расхаживать по замку в сопровождении малочисленной стражи; та нередко видела, как он сидит, полугрезя, устремив печальный взгляд своих больших синих
165
Кристьерн — датский король Кристиан II (См. прим, к с. 136).
166
Синяя башня — одна из башен старого Копенгагенского замка, где располагалась тюрьма для государственных преступников.
Далекарлийцы знали, что он в этих краях, знали, что он им вверился, и все до одного поклялись в душе, что окажут ему гостеприимство, он за ними будет как за каменной стеной, никто его не выдаст, как Арендт из Орнеса.
Свен в Исале полагал, что Густаву у него небезопасно, и хотел переправить его подальше, в лес, прилежащий к селению Мирнее; там жили два порядочных человека, братья Матс и Пер Улофссоны; но на всех дорогах туда стояли стражники, у каждых воротищ, у каждого моста; поэтому Густава спрятали под соломой на возу, которым правил сам Свен, причем проехал он прямо между посланцами фогта; один из них ткнул в солому своим длинным копьем и задел Густаву ногу. Рана была легкая, но сквозь солому сочилась кровь; увидя это, Свен украдкой порезал ногу своей лошади, до крови, и никто ничего не заподозрил. В лександских лесах, около речки Юнгшё, под огромным поваленным деревом, разлапистые ветви которого образовывали шатер, братья укрывали беглеца три дня и три ночи и носили ему еду. Еще одну ночь укрывался он и отдыхал под большой плакучей березою; тут в нем пробудилась решимость говорить перед народом, и он отважился прийти в Реттвик. Там на кладбище он рассказал прихожанам о кровавой бане в Стокгольме и о том, сколько шведам пришлось хлебнуть лиха; люди были потрясены и поклялись отомстить, но тут же снова стали осторожничать и порешили сперва узнать, что об этом говорят в соседних приходах.
И Густав двинулся через Мору в селение Ульмеланд, где жена Матса Ларссона спрятала его у себя в погребе, а на крышку поставила большой пивной чан, чтоб его не нашли заявившиеся туда подручные фогта. Там он прятался до Рождества, а в один из святочных дней он взошел на холм возле Моры и громким зычным голосом обратился к далекарлийцам, которые возвращались из церкви. Он напомнил им о любви их отцов к свободе и отчизне, о том. как они сражались под предводительством Энгельбрехта и обоих Стуре, он говорил о кровавой бане в Стокгольме и о том, как жестоко обошелся Кристьерн с вдовою и детьми Стуре. Собравшиеся всколыхнулись, кто рыдал, кто громко призывал к оружию, но вскоре выступили вперед и другие, и принялись возражать Густаву; они сказали, что кровавая баня Кристьерна касалась до господ, а не до крестьян; и что они вправе так думать, ибо Кристьерн, тиран знати, — друг бедняков, его человеколюбивые законы в защиту крестьянина, с которым доныне обращались как со скотом, покамест тому свидетельство.
Мужи Моры колебались, не зная, на что решиться, большинство присоветовало Густаву уйти еще дальше, за норвежскую границу, и, упавши духом, он тронулся в путь, он разуверился в своем отечестве.
Он уже завидел норвежские горы; он остановился, глубоко опечаленный; его томили голод и жажда; в Лимской церкви зазвонили колокола, он вошел туда и начал молиться. В горячих молитвах устремил он свое сокрушенное сердце к Боту, который придал ему мужество, одушевление и силы еще раз обратиться к крестьянам; они его выслушали, они его поняли, но ничего предпринять не осмелились, и Густав снова пустился в путь и пришел в селение Селен, последнее у границы с Норвегией. И вот, в самый последний раз, он оглянулся на Далекарлию и окинул глазами ее еловые леса, льды и снега… Тут подоспели бежавшие на лыжах со скоростью пара, по льду и смерзшемуся снегу, два человека, изрядные лыжники, посланные жителями Моры на поиски Густава затем, чтобы призвать его вернуться и стать их вождем. Господу Богу было угодно, чтобы в то самое время, как Густав покинул Мору, туда пришел объявленный вне закона прославленный воин Ларс Улофссон; он говорил о кровавой бане и о том, что Кристьерн по всей стране понаставил виселиц, что скоро то же самое произойдет и в Далекарлии, что им не миновать податей и притеснений за верность роду Стуре, и они начали раскаиваться, что отпустили Густава; тут встал один старик и сказал, что всякий раз, как Густав держал здесь речь, веяло свежим северным ветром, это они помнили; ну а по старому здешнему поверью, всякое дело, начатое при северном ветре, будет ладиться, и все они поднялись, все как один; они готовы были отдать жизнь и добро за свою отчизну и за Густава Эрикссона Васу.
В Море его шумно приветствовали, после чего он двинулся, имея тысячу человек, к Большой медной горе и захватил горного фогта и других людей Кристьерна. К нему стекались объявленные вне закона, где бы он ни появился, к нему присоединялся народ; когда у бруннбекской переправы он встретился со своими противниками, войско его выросло до пятнадцати тысяч.
И стрел дальских в воздухе было поболе, чем сыпалось града из туч,— поется в старинной песне. Дальские стрелы так и свистели над водами Далэльвен.