В Швеции
Шрифт:
Мы покидаем маленькую каморку, злато и серебро умерших, и, спустившись, бродим по церковным проходам; холодные мраморные саркофаги с гербами и именами пробуждают в нас иные, более смиренные, мысли.
В большой часовне позади главного алтаря светлеют пестрые стены; фрески изображают самые яркие моменты жизни Густава Васы; здесь истлевают его останки, меж останками троих его супруг. Нас манит к себе мраморное произведение Сергеля; оно украшает часовню над склепом Де Хееров [141] ; а здесь, в главном проходе, под каменной плитою, покоится Линней; в боковой часовне «amici» {17} и «discipuli» {18} воздвигли ему памятник. На него, скинувшись, спешно собрали изрядную сумму; король Густав Третий лично вручил свое щедрое пожертвование; устроители обратили его внимание на то, что надпись будет гласить, что он воздвигнут единственно друзьями и последователями, и король Густав ответил им; «Ну а я разве не принадлежу к последователям Линнея!»
141
Де Хееры — голландско-шведский аристократический род.
Там установлен памятник,
На противоположном берегу Фирис, там, где улица спускается под уклон, где окрашенные в красное деревянные дома щеголяют травяною крышею, такой зеленой и свежей, как будто это терраса, засаженная растениями, находится сад Линнея. Мы заходим внутрь; как пусто, как все одичало; среди старых, долговязых живых изгородей вымахала крапива. В маленьком высохшем бассейне уже более нет водяных растений; подрезаемые прежде изгороди пускают новые побеги, и ножницы садовника тому не препятствуют. Между этими изгородями Линней, бывало, не раз видел своего двойника, фантома, вызванного болезнью глаз, при которой двоится и весь гардероб, от шапки и до сапог.
Там, где жил и трудился великий человек, само место становится как бы его частицей; целое, равно как и единичное, отразилось в его глазах, вошло в душу и стало звеном, соединяющим его с миром.
Мы заходим в оранжереи, превращенные ныне в залы собраний; цветущий зимний сад исчез, но стены его являют своего рода гербарий, они увешаны портретами шведских ученых, это гербарий, собранный в саду знания. Нас встречают незнакомые лица и, для иностранца, по большей части незнакомые имена. Среди прочих портретов один привлекает наше внимание, он очень своеобразен, это поясной портрет старика в рубашке, лежащего на своей постели. Это ученый теолог Эдман, который, занемогши горячкою и будучи уложен в постель, настолько тут обвыкся, что провел в ней всю свою оставшуюся долгую жизнь, и заставить его встать не было никакой возможности; даже когда загорелся соседний дом, пришлось вывести его на улицу в перинах. Смерть и холод были для него пугалами; он полагал, что холод его убьет; поэтому, когда студенты приходили к нему со своими проповедями, рукопись сперва согревали на изразцовой печке. Окна никогда не отворялись, воздух в комнате был удушливый и нечистый. Пюпитр помещался у него на постели, а сам он лежал, обложенный рукописями и книгами; где только можно стояли миски, горшки и блюда. Все общество его составляла глухонемая дочь. Тихо сидела она в углу у окна, погрузившись в себя, уставясь перед собою, словно бы сойдя с висевшего на стене почернелого от плесени полотна.
В этой комнате, в этом зловонии, старик жил счастливо и достиг весьма преклонного возраста, занимаясь переводом «Путешествий по Африке». Его неопрятное лежбище представлялось ему высокой спиной дромедара, которая возносила его под палящим солнцем; длинные висячие паутины становились развевающимися стягами пальм, караван шел, пересекая реки, к диким аборигенам. Старый Эдман участвовал в охоте на слона в густых тростниковых зарослях; мимо проскочил гибкий тигр; поблескивая, как гирлянда, обвила древесную ветвь змея; это было захватывающе, это было опасно — притом что он преспокойно себе лежал на своей доброй постели в Упсале. Случилось так, что в один зимний день некий крестьянин из Далекарлии ошибся домом и, в запорошенной снегом шубе, с заиндевелыми волосами и бородой, ввалился к Эдману. Эдман громко крикнул, чтоб тот уходил; крестьянин был туг на ухо и подошел вплотную к постели, он был само олицетворение зимы — и Эдман от этого посещения занемог. То была у него единственная болезнь за все годы, что он пролежал здесь, приросши, точно полип, к постели, в каковой он и изображен на картине, которую мы видим в зале собраний.
Из берлоги учености мы проследуем к ее могиле, вернее сказать, к открытой могиле: огромной библиотеке; мы ходим из зала в зал, вверх и вниз по лестницам, вдоль и в обход полок; и кругом книги, эти окаменелости духа, которые можно оживотворить силой того же духа. Добрейший и ласковый, живая человеческая душа средь окаменения, здесь обретается приветливый старый человек, библиотекарь профессор Шрёдер [142] , он улыбается, он кивает, услышав, как эльф воспоминаний заступил его место и стал здесь провожатым, и рассказывает и показывает. Мы видим сделанные Тегнером список и перевод Эленшлегеровых «Ярла Хакона» и «Пальнатоке» [143] , мы видим монастырскую библиотеку Вадстены, фолианты в переплете из свиной кожи, и представляем себе нежные руки монахинь, что держали их, кроткие, ласковые глаза, что высвобождали дух из заточения мертвых букв. Здесь находится знаменитый Codex argenteus {19} [144] , перевод четырех Евангелий. Золотые и серебряные буквы мерцают с красных листов пергамента. Мы видим старинные исландские манускрипты из французски-изысканного салона де ла Гардье [145] , японские рукописи Тунберга [146] , — под конец уже при одном зрелище книжных корешков и заглавий тебе кажется, что душа твоя трачена молью, и тебя тянет на волю… и скоро уже мы там будем, возле древних курганов Упсалы! Веди ж нас туда, эльф воспоминаний! Из города, на просторную равнину, где стоит церковь Дании [147] , церковь, построенная на средства, добытые шведами в войне против датчан! Мы идем широкою проселочною дорогой, которая проходит вблизи древних курганов Упсалы: их называют могилами Одина, Тора и Фрейра [148] .
142
Шрёдер Ю. Х. (1791–1857) — шведский археолог и литературовед.
143
…«Ярла Хакона» и «Пальнатоке»… — исторические драмы А. Г. Эленшлегера.
144
Codex argenteus (Серебряная рукопись, лат.) — перевод на готский язык четырех Евангелий, приписываемый первому распространителю христианства среди германских племен епископу Ульфиле (ок. 311 — ок. 383).
145
Дела Гардье Магнус (1622–1686) — граф, премьер-министр Швеции, меценат.
146
Тунберг К. П. (1743–1822) — шведский ботаник, посетивший Японию в 1790-е гг.
147
Церковь Дании —
148
Один, Тор, Фрейр — главные боги в скандинавской мифологии.
Здесь была старая Упсала, а сейчас лишь несколько крестьянских дворов. Низкая церковь, сложенная из крупного булыжника, — стародавняя, она стоит на останках языческого храма. Каждый курган — это горка, однако же насыпанная человеческими руками. В тонком дерне вырезаны аршинные буквы и целые имена, которые мало-помалу вновь затягивает молодая, пробивающаяся трава. Старая хозяйка из крестьянского дома, что по соседству, выносит наполненный медом рог, отделанный серебром, подарок от Карла Юхана [149] . Путники осушают рог, они пьют за памятники старины, за Швецию и за постоянный помысел сердца: юную любовь! Да, здесь было выпито за тебя! Не одной розе красоты возглашались здесь здравицы, а спустя годы, когда тот же самый путник приходил сюда, она, та самая цветущая роза, уж была положена в землю, гроб ее усыпали своими лепестками розы весны; сладкая музыка ее уст звучала лишь в памяти, улыбка в глазах ее и на губах исчезла, как солнечные лучи, что озаряли при ее жизни курганы Упсалы; имя ее в дерне заросло, сама она в земле, земля над нею сомкнулась, но а вот этот курган, веками закрытый, оказался открыт.
149
…подарок от Карла Юхана… — Имеется в виду Карл XIV Юхан (1763–1844), шведский король с 1810 г. основатель династии Бернадотов.
По глубокому проходу, прорытому в недрах кургана, мы приближаемся к урнам, где хранятся кости Инглингов [150] , прах королей, земных богов. Старая хозяйка из крестьянского дома зажгла с полсотни восковых свечей и расставила их в ряд в темном как ночь, вымощенном камнями проходе; какое праздничное сияние льется от них на сожженные дотла либо обугленные кости властителей древности. А кто они были? О, земное могущество и великолепие, о, земная слава… тлен, тлен, как и роза красоты, положенная в черную землю, где не зажигают свечей! От воспоминаний остается только имя, от имени — только звук!.. Прочь отсюда, наружу, на вершину кургана, где веет ветер, сияет солнце и за зеленой равниной взору открывается озаренная солнцем любимая Упсала, город студен чества.
150
…хранятся кости Инглингов… — Согласно традиции исландских саг, шведская королевская династия, названная по имени ее основателя конунга Ингви.
Глава XV. Сала
Великий шведский король, спаситель Германии, Густав Адольф основал Салу: лесочек поблизости храним еще преданием о юношеской любви доблестного короля, о его встрече здесь с Эббою Браге [151] . Серебряные рудники Салы — самые большие, самые глубокие и самые старые в Швеции, они уходят вглубь на сто семьдесят саженей, что почти равно глубине Балтийского моря. Одного этого уже достаточно, чтобы вызвать интерес к городку; как-то он выглядит сегодня? «Сала, — говорится в путеводителе, — расположена в лощине, в плоской и малопривлекательной местности». И так оно и есть. Окрестности лишены всякой прелести, а проселочная дорога ведет прямо в город, у которого нет своего лица. Он состоит из длинной улицы с одним узлом и несколькими волоконцами; узел — это площадь, а волоконца — переулки, что к ней привязаны. На длинной улице, вернее сказать, длинной для маленького городка, было совершенно безлюдно, никто не выходил из дверей, никто не показывался в окнах. Наконец, к моей радости, поравнявшись со скобяной лавкой, где в окне были выставлены набор булавок, косынка и два чайника, я узрел человека — одинокого, стоящего неподвижно приказчика, который, свесившись через прилавок, глядел в открытую дверь. Наверняка он записал под вечер в своем дневнике, если у него таковой имелся: «Сегодня через наш город проехал путешественник, кто такой, известно одному Господу Богу, но не мне!» Вот что говорило лицо приказчика, а лицо у него было честное.
151
Браге Эбба (1596–1674) — фрейлина матери Густава II Адольфа, вдовствующей королевы Кристины.
В трактире, куда я пришел, царила такая же загробная тишина, что и на улице; ворота были закрыты наглухо, но внутри все двери стояли настежь, посреди горницы расхаживал дворовый петух и кукарекал, желая показать, что в доме все ж таки кто-то есть; впрочем, дом был весьма живописен, с открытым балконом, обращенным во двор, — на улице уж очень бурлила жизнь. Там висела старая вывеска и поскрипывала на ветру, как живая. Я видел это из моего окна, а еще я видел, что мостовой на улице завладела трава. Ярко светило солнце, но светило как будто бы в одинокое жилище холостяка, или же на горшок с бальзамином у старой девы; было тихо, как в шотландское воскресенье, хотя дело происходило во вторник; все так и настраивало к «Ночным размышлениям» Янга [152] .
152
«Ночные размышления» Янга. — Речь идет о поэме «Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии» (1742–1745) английского поэта и драматурга Э. Янга (1683–1765).
Я заглянул с балкона в соседский двор: ни души, но перед тем там играли дети; там был разбит садик из сухих палочек, их воткнули в рыхлую землю и полили водой; там все еще лежал черепок, очевидно, служивший лейкой. Палочки означали розы и герань. То был чудесный сад! Ах! Мы, большие, взрослые люди, играемся точно так же, разбиваем сад с розами любви и геранью дружбы, поливаем их своими слезами и кровью сердца… и однако же они так и остаются сухими палочками, без корня. Это была грустная мысль, я это чувствовал и, дабы сухие палочки превратились в моем воображении в цветущий жезл Ааронов [153] , вышел наружу; я двинулся по волоконцам и длинной нити, то бишь по маленьким переулкам и большой улице, где оказалось оживленнее, нежели я смел ожидать; мне повстречалось стадо коров, бредущее домой или из дому, этого я не знаю, они шли без вожатого. Приказчик все еще стоял за прилавком, он через него перегнулся и поздоровался, путешественник ответно приподнял шляпу; это стало в Сале событием дня. Прости, тихий город, выстроенный Густавом Адольфом там, где его юное сердце узнало первую любовь и где серебро залегает глубоко под землей, то есть уже за городской чертою, «в плоской и малопривлекательной местности»!
153
…цветущий жезл Ааронов… — Аарон, в ветхозаветных преданиях, первый в череде первосвященников. Его особое избранничество подтверждено чудом: жезл Аарона был найден расцветшим (Книга Числа, 17).