В снегах родной чужбины
Шрифт:
Перед отправкой Кольке дали короткое свидание с матерью. Она просила его беречь себя. Не ругала, не укоряла за случившееся. Сказала тихо:
— Я уже ездила в область. Написала жалобу. Обещали разобраться и помочь. Ты виноват, но не настолько, чтобы тебя признали преступником. Тебя вынудили пойти на это, так я пишу. Обратилась и в комиссию по реабилитации. Там мне велели приехать через три дня.
— Что с бабушкой? Где она? — перебил Колька мать. Та молчала. — Она
— Умерла. Не перенесла. Все тебя звала перед смертью. Благословить хотела. Ослепла она. От переживаний, — опустила голову мать.
— Когда она умерла?
— В тот день, когда тебя взяли. Поздно ночью…
— Это они виноваты в ее смерти! Они! — выдавил мальчишка.
— Я виновата. Мне не стоило выживать и возвращаться. Со мною в дом вошло горе. Не будь меня, жили бы вы с бабушкой спокойно. Не знала я того заранее, — прижала мать платок к глазам.
— Я вернусь, мам. Я буду очень стараться поскорее приехать к тебе. И мы отстроим дом, как отец хотел.
— Мне дали домик. Маленький. Да и сколько надо для жизни? Наш — ремонтируют. А верней — заново строят. Ничего не уцелело. Обещали через месяц закончить. Тогда и переберусь. Тебя ждать стану. Весь свет объезжу, но вырву тебя с Колымы! — пообещала упрямо она.
Мальчишку определили в барак к блатным. К тем, кого фартовые не без пренебреженья называли шушерой и считали себя западло дышать с ними в одной хазе.
Кольку в бараке сразу попытались высмеять. Но тот уже прошел подготовку у фартовых за время следствия и на этапе получил немало дельных советов от тех, кто отбыл на Северах не одну ходку.
— Эй, кенты! Свежак нарисовался! Надо обмыть знакомство! — подошли блатные.
— Водярой иль чифиром угостишь? А может, шмаль имеешь? — Они скалились в ухмылке, тряся Колькину сумку. И выкидывали все содержимое на шконку.
— Какого хрена шнобель суешь не в свое! — рванул мальчишка сумку из рук и, насупившись, оглядел обступивших его зэков.
— Гоношится зелень! Не доперло до него, что в нашу хазу без навара не возникают! — хохотнул кто-то.
— Получишь, не соскучишься! — бросил через плечо пацан.
— Обломаем или как? — положил руку на плечо Кольке худосочный зэк.
— Отвали! — стряхнул руку и тут же получил удар кулаком в бок.
— А-а! Мать вашу! — взъярился пацан. И мигом ударил головой в лицо того, кто стоял ближе. — Я вам, пидоры! Не таких мокрил! — сорвал скамейку с пола и попер на зэков, не ожидавших бунта. А скамейка уже прошлась по головам.
— Держи падлу! Вали его, ханурика! Размажь козла! — неслось со всех сторон. Но Колька не подпускал к себе никого. Он прижимал блатных
— Эй! Шобла! Чего тут звените? Чью жопу не поделили? — заглянул на шум в бараке фартовый.
— Да вот свежака фаловал и на знакомство, а он, хмырь, хвост поднял…
— Кто будешь?! — остановился законник перед Колькой.
Мальчишка назвал имя. Фартовый отмахнулся и уточнил:
— Влип за что?
Колька назвал статью. Законник присвистнул. Предложил присесть.
— Серьезный ферт. Кого же замокрил?
Колька рассказал об участковом, районном начальстве и председателе колхоза. Об учительнице и Митьке. Признался, за что разделался с каждым.
— Так ты мокрушник! Самый лафовый! Ну и фраер! Чего ж ты тут приморился у шушеры? Хиляем в нашу хазу! С этими тебе не по кайфу. Не то к утру замокришь всех хорьков. А кто фартовых держать станет, хамовку таскать, башли? Тебе тут без понту. Сгребай барахло и хиляй за мною…
Колька послушно пошел следом. В бараке законников его сразу поставили перед паханом и кентами. Колька и перед ними признался во всем.
— Я до суда с фартовыми канал в камере. Вот они написали, чтоб я пахану зоны передал. — Он вытащил записку, зашитую в носки.
Пахан прочел.
— Свой! Файным корешем был. За него Филин ручается. Тот просветил. Просит взять! Ну, что кенты? Ваше слово!
— Если Филин, чего базлать? Пусть капает с нами.
— Мокрушник он лафовый. Нужный в «малинах». Отзвонкует, к своим забросим, — предложил мрачный немногословный пахан.
Кольке дали шконку рядом с сявками. С него никто ничего не требовал. Молча взяли фартовые мальчишку в долю.
Теперь он целыми днями слушал воспоминания законников, учился играть в очко и рамса, постигал законы и обычаи фартовых. Он думал, что вот так безмятежно доживет он здесь до конца срока. Но однажды его разбудил дикий крик. Фартовые припутали суку.
О продажных зэках, работающих на администрацию зоны, Колька уже был наслышан. Видел меченных мушкой мужиков и уже перенял от фартовых презрение к стукачам.
— Эй, свежак! Хиляй к нам! Смотри, как сучьню дрючат! — хохоча, дернул кто-то мальчишку.
Колька вскочил от очередного воя.
Когда подошел к столпившимся у печки фартовым, увидел лежавшего на полу перед ними мужика. Тот был прибит к доске гвоздями.
Взмокшие волосы стояли дыбом от непереносимой боли. Законники развлекались: раскаляли в печке железный прут и стегали им по голым пяткам суки.
Мужик орал от каждого удара. Его ноги вспухли, почернели, с тела лил пот.