В стране кораллового дерева
Шрифт:
— Спасибо, хорошо.
Несколько секунд они стояли друг напротив друга молча, потом Брейфогель сделал приглашающий жест и предложил Анне пройти в контору.
Комната, в которую они попали, была обставлена тяжелой темной мебелью. Штефан Брейфогель обогнул письменный стол, сел на стул и снова уставился на Анну.
— Ну, чем могу быть вам полезен? Заранее скажу, я — не добрый самаритянин, который платит деньги за невыполненную работу.
Анна сглотнула. Он не предложил ей сесть, и она осталась стоять возле стула для посетителей. Девушка почувствовала, как ее руки слегка подрагивают.
—
— Это мне известно. Расскажите что-нибудь новое.
Штефан Брейфогель откинулся на спинку стула и сложил руки на внушительном животе. Анна взглянула на мимические морщины на лице Брейфогеля. «Возможно, он смеялся над своими шутками чаще, чем другие», — подумалось Анне.
Но прежде чем девушка успела ответить, Брейфогель наклонился и стал внимательно изучать бумаги на столе.
— Ваш муж не работает у нас с июня, — подсчитал он. — Что же, он хочет к нам вернуться? У него уже лучше со здоровьем? Мне как-то не очень в это верится.
Анна тяжело вздохнула, прежде чем ответить.
— Нет, ему не лучше. — Она старалась, чтобы ее голос не дрожал. — Учитывая то, что у моего мужа тяжелая болезнь, я хотела бы просить вас вместо него принять на работу меня.
— Вас? — Сначала на лице Брейфогеля не отразилось никаких эмоций. Потом его губы расплылись в ухмылке, и он неожиданно громко рассмеялся. — Вместо него, моя дорогая? Вместо Калеба Вайнбреннера? А ты знаешь, чем он занимался?
Он разговаривал с Анной на «ты», как будто это само собой разумелось. Девушка еще раз вздохнула.
— Он ухаживал за лошадьми.
— Точно. Он чистил лошадей скребницей, убирал в стойлах, кормил, поил животных, наблюдал за ними круглые сутки, когда они болели или когда кобылы жеребились.
— Я тоже могу ухаживать за лошадьми.
— Да, это так, — кивнул Штефан Брейфогель. — То, что я видел только что во дворе… — Он внимательно взглянул на Анну. Потом встал и неожиданно подошел к окну. — Диабло обычно не подпускает к себе чужаков. Нам потребовалось несколько недель, чтобы завоевать его доверие, и сегодня я впервые смог сдать его внаем. За то, что не произошло несчастья, я должен быть благодарен тебе… То, что я увидел во дворе, действительно впечатляет.
Анна скрестила пальцы и тут же поспешила их разнять, чтобы Брейфогель не заметил ее волнения. Он снова повернулся к ней.
— Хорошо, ты будешь работать вместо Калеба, — сказал он наконец, — но…
Анна пошла быстрее. Ей пришлось смириться с тем, что Штефан Брейфогель решил платить ей меньше, чем Калебу. Если она сможет приносить в дом хорошие деньги, если они смогут платить по счетам и вызвать к Калебу доктора, тогда все наладится. Девушка с решительным видом шла вдоль по улице. Анна все еще чувствовала себя неуверенно в этом городе. Незнакомые дома, деревья со слишком яркими и слишком сочными цветами, названия которых ей неизвестны. Чужой язык, незнакомые голоса.
Пульперии, так называли здесь ресторанчики, в это время дня были забиты пьяницами, игроками и безработными.
Анна нерешительно осмотрелась, чтобы сориентироваться. Несколько разодетых дамочек, явно проституток, гордо вышагивали по улице. Одна дама шла в сопровождении пожилого мужчины и маленького, роскошно одетого негритенка, который нес позади них зонт. Вот сквозь толпу промчался всадник. Ссорились
Из домов и подворий пахло едой, и Анна вспомнила, что еще ничего не ела. Ее желудок заурчал.
С моря подул легкий бриз. Мимо снова промчался всадник. Девушка едва успела отпрянуть.
Наконец она добралась домой. Анна на секунду остановилась, вздохнула и вошла внутрь.
Но в доме никого не было. Комната, в которой еще рано утром на полу храпел отец, оказалась пустой. Элизабет и Ленхен, вероятно, тоже еще не пришли. Какое-то время Анна нерешительно стояла посреди комнаты, потом набрала кружку воды из ведра и выпила ее жадными глотками. Желудок снова заурчал. Девушка осмотрелась в поисках чего-нибудь съестного. На столе в глиняном кувшине она обнаружила припрятанную краюшку хлеба. Анна жадно вгрызлась в сухой ломоть, с трудом разжевала его и запила водой. Она понемногу глотала это месиво, чтобы во рту дольше оставался сладковатый вкус тщательно пережеванной пищи. Наверное, хлеб испекла мать, Элизабет. Он был такой, как на родине, и вдруг у Анны из глаз полились слезы.
Девушка еще немного подождала и направилась к комнате, где лежал больной Калеб. Она осторожно приоткрыла дверь, а потом быстро вошла. Она не хотела его пугать, но он был так бледен, что у нее ком встал в горле. За ночь состояние ее мужа заметно ухудшилось.
— Анна, — произнес Калеб.
Его ласковый голос мгновенно успокоил ее.
Сегодня Калеб сидел на кровати и улыбался ей. Анна вспомнила, как он махал ей с повозки той зимой, когда их семья отправлялась в долгое плаванье. В три часа утра, в жуткий холод, они прощались друг с другом. Повозка должна была отвезти их в Санкт-Гоар, где семья пересела на баржу, плывшую по Рейну. Калеб рассказывал Анне, что на открытой барже практически невозможно было выдержать такой ужасный холод. К тому же поднялся ветер, вода хлестала через борт. Путешественники и их пожитки промокли. В ту ночь у многих замерзла часть провизии и потом оказалась несъедобной. Только на третьи сутки они прибыли в Кельн.
— Анна! — еще раз произнес Калеб очень нежно.
У Анны свело желудок. Она невольно прижала руки к животу и села рядом с мужем.
— Ты лежи. Тебе нельзя напрягаться. Ты должен выздороветь.
Тень легла на лицо Калеба.
— Я не так уж болен, чтобы не поздороваться с тобой, — сказал он в тот же миг.
Но сразу же пожалел о том, что сказал. Со стоном он вновь опустился на истертые подушки, прикусил губу, а потом улыбнулся.
— Мне очень жаль, я не хотел быть грубым.
Анна покачала головой.
— Ничего страшного.
— В том, что произошло, нет твоей вины. Но знаешь, Анна, иногда я просто прихожу в ярость и готов избить самого себя. Иногда я задаюсь вопросом: «Почему? Почему именно я?»
Анна слегка наклонила голову.
— В этом нет твоей вины, — прошептала она. — Никто не виноват.
Калеб бессильно усмехнулся.
— Я знаю. Иногда мне вообще хотелось бы… Ах, проклятье!
Он осекся. Анна заметила, с какой любовью он смотрит на нее, отвела руку от живота и беспомощно опустила ее вниз. Калеб вопросительно поднял брови.