В строю — сыновья
Шрифт:
Виктор бегом поднялся в казарму Здесь он долго сидел у окна, наблюдал, как крупные капли дождя сбегали по стеклу, оставляя узорчатые следы.
— Такую пустяковину не могу сделать, — вслух досадовал он.
— Это не пустяковина, — услышал Виктор. — Выносливый, крепкий солдат — гроза для врага.
Обернувшись, Виктор встретился с проницательным взглядом незнакомого старшины. Черноволосый, брови густые, смоляные, срослись у переносицы. Гимнастерка туго перехвачена ремнем.
— Гаврилов, — представился он.
— Гребенюк, — буркнул солдат, вставая.
— Знал я одного человека, — сказал старшина. — У него
— Это же наша станция! — оживился Виктор. — А как звали того человека?
— Евтей Моисеевич Гребенюк. — И увидев, как резко подался солдат к нему, старшина воскликнул, лукаво усмехаясь:
— Что с тобой, парень, уж не знакомый ли тебе этот Гребенюк?
— Отец он мне.
— Знаю, дорогой, знаю, — старшина положил ему на плечо широкую ладонь. — Воевал я вместе с отцом твоим. Кавказ обороняли, Севастополь, Прибалтику освобождали. Видел я, как погиб он.
— Товарищ старшина, — Виктор умоляюще взглянул на старшину Гаврилова. Ведь этот человек был рядом с отцом, слышал его последние слова, видел, как он ходит, говорит, смеется. — Вы, товарищ старшина, все мне должны рассказать! Все, до капли.
— Обязательно расскажу. Но сначала хочу спросить: отчего вам физподготовка не нравится?
— Нет, почему же! — возразил Гребенюк. — Просто я думаю, что не в ней главное.
— А вам не приходилось по пятьсот километров пешком топать? — спросил старшина.
— Нет. В колхозе на машине ездил. В части, где раньше служил, возил командира на легковой.
— А-а, — понимающе протянул старшина. — Белая кость, значит…
— Как это: белая кость?
— Да есть такая категория людей, — уклончиво ответил старшина, — которые считают, что для них особые законы писаны: им-де на машинах ездить, а другим пешочком ходить… Так вот, о выносливости: мы с Евтеем Моисеевичем в общей сложности много тысяч километров пешком прошли, да не всегда по гладкой дороженьке, а под пулями, и не в рост, а по-пластунски.
Виктор опустил голову.
— Ты уж извини меня, — пожалел его старшина. — Хотел об отце от меня узнать, а я тебе нотацию читаю. Обиделся?
Солдат молчал.
— Хорошо, — Гаврилов жестом пригласил Виктора. — Подойдем к стенду.
Около лежавшего на полу стенда стоял на коленях ефрейтор Бурлетов, светловолосый, наголо стриженный солдат. Он был так сосредоточен, что не слышал, когда подошли Гребенюк и Гаврилов. Перед ефрейтором стояла рама с натянутым на нее полотном. Ловкими мазками он наносил на полотно смелые линии. Виктор узнал знакомые черты. Бурлетов рисовал портрет его отца — Евтея Моисеевича Гребенюка. Заметив старшину, ефрейтор встал, виновато посмотрел ему в глаза.
— Извините, увлекся.
— А портрет хороший получается, — похвалил старшина. — Евтей-то Моисеевич как живой. Верно, Виктор?
— Пожалуй, — ответил Гребенюк.
— Еще не закончен, — произнес Бурлетов. — Когда завершу, совсем похожий будет. Пошлем твоей матери. А для нас еще напишу.
Старшина подвел Гребенюка поближе к стенду.
— Вот, смотрите, какой путь проделали мы с отцом, —
Гвардии старшина сверхсрочной службы Иван Андреевич Гаврилов беседует с воинами о боевом пути части. Крайний справа Виктор Гребенюк.
— Хлюпикам не пройти бы…
— Так то война была, товарищ старшина.
— А сейчас мы к теще на блины готовимся? Так по-вашему?
— Может, и не так, да уж больно все обычно. В подвиге боевом — настоящая поэзия, а тут — проза.
— Вон как! — старшина улыбнулся. — Вы, оказывается, парень с претензиями. А помните, у поэта сказано:
Мужество рождается и зреет В повседневных будничных делах. Кто в труде героем быть умеет, Тот героем будет и в боях.Бурлетов так и застыл с кисточкой в руке, боясь пошевелиться. Солдаты, оставив свои дела, тоже подходили к стенду. Гаврилов будто не замечал их. Он по-прежнему обращался к одному Виктору. Да, когда-то и он, старшина, тогда еще молодой воин, считал солдатские будни прозой, но потом на фронте убедился, что это не так. Мы все мечтаем о чем-то необычном, значительном, о подвиге с большой буквы. Но как совершить его, если ты выполняешь самые обыкновенные дела. Идешь в караул, а на пост никто не нападает, отправляешься за «языком» в разведку, а «язык» — свой парень, из соседней роты. Но именно в этой обычной обстановке и рождается настоящий солдат. Неважно, где и кем служишь. Главное — с огоньком служить, от чистого сердца, на совесть, так, чтобы в трудный для Родины час мог смело сказать: «Да, я готов!» На любые испытания, подобно отцу своему и миллионам старших однополчан, которые в борьбе с врагами совершили бессмертные подвиги. Мы заменили их в боевом строю, а замена должна быть надежная.
Старшина еще что-то хотел сказать, но в это время раздался голос дежурного:
— Рота, выходи строиться на ужин!
«ПЕРЕЛОМИ СЕБЯ»
Сколько в роте людей — столько и характеров. Каждый требует к себе особого подхода. Иногда попадаются и «трудные» солдаты. Таким оказался для сержанта Семена Василенко Виктор Гребенюк.
Как-то в субботу сержант приказал Гребенюку мыть пол. Солдат взялся за это с явной неохотой. Командир отделения слышал, как он недовольно ворчал в коридоре:
— Кругом только меня и суют: то пол мыть, то наряд на воскресенье.
Сержант подозвал его и спросил:
— Вы чем-то недовольны, рядовой Гребенюк?
Солдат молчал.
— Говорите. Чего же вы?
— Небось ефрейтор Жучков давно полы не мыл.
— На товарища нехорошо кивать. Допустим, вас в бой пошлют. Вы тоже тогда скажете: пускай Жучков за меня идет, а я отсижусь. Так?
Виктор усмехнулся. Резко выделяющиеся на широком лице черные брови, похожие на крылышки стрижа, дрогнули. Карие глаза, спрятанные в глубине припухлых век, еще более сузились: