В строю — сыновья
Шрифт:
— И о ней, и о многих других. Вон старшина Куприянов. Восемь отличных экипажей подготовил. А почему? На коллектив опираются, к людям подход имеют.
— Да я уж сколько раз Гребенюка прорабатывал. Не получается, товарищ старший лейтенант, — сержант так посмотрел на офицера, что тот невольно улыбнулся.
— Проработать легче всего. Толку от этого бывает мало.
Сержант поднялся. Но старший лейтенант остановил его:
— Зачем же уходить, если еще не убедились, что не правы?
— Как же не прав, когда он мне прямо заявил:
— Это уже серьезно, — насторожился Жуков. — Ему доверие такое оказали, а он…
— Вот и я говорю, товарищ старший лейтенант.
А старший лейтенант, казалось, не слушал сержанта. Он смотрел куда-то в сторону, размышляя: «Выходит, ошибся я, посоветовав Зотову назначить Гребенюка агитатором. Думал, что это поможет».
— Почему же отказывается он быть агитатором? — спросил офицер.
— Посмеиваются, говорит, надо мной отличные огневики. Провожу беседу, а они намекают: «Говорить-то оно легче, а попробуй-ка всеми пулями в мишень попасть…»
Старший лейтенант весело рассмеялся. Глаза его светились молодо, задорно. Он пригладил мягкие каштановые волосы и, все еще улыбаясь, сказал:
— Так ведь в этом поступке — весь Гребенюк. Самолюбивый и напористый. Он останется агитатором. И помяните мое слово, будет отличником.
— А пока с ним сладу нет. Как спичка вспыхивает. Решил взыскание наложить.
— Вы его наказывали, помнится.
— Наказывал и снял взыскание. Да он опять за свое.
— Слышал об этом. И вот что скажу: не горячитесь, не кричите. Лишь тот командир авторитетен, который умеет опереться на коллектив. Не действуйте в одиночку, не забывайте о силе общественного мнения, убеждения. Это великая сила. Требуйте с человека, но и потеплее обращайтесь с ним. Думается, что вы задергали его. И потом, вы хорошо знаете Гребенюка?
— Вроде знаю…
— Вроде? Этого недостаточно. Присмотритесь к нему получше. Он с трудным характером — верно, но у него есть хорошие задатки. Бороться надо за каждого человека. Понимаете? За каждого. Уж такая у нас с вами работа, товарищ Василенко.
— Мне все ясно, — сказал сержант, вставая. — Разрешите идти?
— Идите. А как же с Гребенюком? Переводить его в другое отделение?
— Не стоит, товарищ старший лейтенант.
— Это другой разговор.
…Через несколько дней состоялось ротное комсомольское собрание. Василенко выступил первым. Он сообщил, что его отделение решило стать отличным, и предложил остальным бороться за отличные показатели в учебе. Закончил он такими словами:
— Давайте бороться за каждого человека. Пусть все по одной дороге шагают и никто — по обочине.
Командир соседнего отделения, с которым соревнуется Василенко, недоверчиво покачал головой: «Эка хватил, братец!»
— Разрешите, — поднял руку Владимир Байков и, не дожидаясь ответа председательствующего, начал:
— То, что сказал наш командир сержант Василенко, я одобряю. Его
После собрания в роте много было толков о предложении Василенко. Большинство одобряло, поддерживало. Но кое-кто сомневался. «Задумано хорошо, — рассуждали скептики, — а вот что получится — еще посмотрим».
И действительно, сначала не все шло гладко. Один тройку отхватит, другой — четверку, а ведь есть возможность отлично учиться.
Старший лейтенант Жуков внимательно следил за работой Василенко. Однажды, придя в отделение, офицер спросил:
— Как идут дела?
— Туговато пока.
— Почему не заходите ко мне?
— Совестно. Наобещал, а ничего не сделал. Думал, будет отделение отличным, тогда и зайду, доложу…
— Оригинальное решение, — улыбнулся офицер. — Может, сообща что-нибудь надумаем? Рассказывайте: где жмет? Как с Гребенюком?
— Вот он где у меня сидит! — сержант выразительно похлопал кулаком по лбу.
— А вы с людьми советовались? С коллективом говорили?
Сержанту нечего было ответить. Один старался повлиять на солдата.
— Поэтому у вас и не получается, — сделал вывод офицер.
Василенко запомнил этот разговор и передал его Владимиру Байкову. Решили побеседовать со всеми солдатами, чтобы они не проходили мимо недостатков Гребенюка, все время держали его под контролем.
Как-то вечером, подводя итоги соревнования, Василенко сказал подчиненным:
— В учебе у нас идут дела неплохо…
— Даже превосходно, — подхватил Гребенюк.
— Но с дисциплиной не все в порядке.
— По дисциплине мы не соревнуемся.
— А как же в армии без крепкой дисциплины? — продолжал сержант. — Каждому ясно, что при прочих равных показателях первым в соревновании будет тот, чье поведение безупречно, кто исполнителен и вежлив. Мы много говорим о преданности делу коммунизма, но ведь эту преданность надо делами доказать. А дела твои, прямо скажем, не блестящи. По боевой подготовке подтянулся. Стреляешь отлично. Но многому еще учиться надо и, прежде всего, дисциплину подтянуть.
Виктор потупился. Василенко отошел в сторонку. А через несколько минут услышал мягкий басок ефрейтора Антипова:
— Вы же подводите отделение и командира. Ведь он от имени всех давал обещание на собрании.
Потом заговорил Байков:
— Где же твое слово, Виктор? Оно должно быть крепким. А ты обещания на ветер бросаешь, и нет у тебя никакого уважения к товарищам, командиру, к светлой памяти отцовской.
— Отца не трожь. Не трожь отца, — только и сказал Виктор.
Друзья говорили ему горькую правду, говорили прямо, открыто. Слова их, острые, колючие, больно задевали его самолюбие. Ничего не ответил тогда Виктор. «Ну и пусть, один буду, — думал он. — Пускай все от меня откалываются». Правда, он стал подчеркнуто быстро, даже с показной лихостью выполнять приказания сержанта. Но Василенко понимал, что солдат делает это не от чистого сердца.