В строю — сыновья
Шрифт:
Однажды, когда все уже спали, Виктор попытался уйти из казармы.
Семенов, стоявший дневальным, запротестовал:
— Куда это собрался?
— Со знакомым надо встретиться. Дело есть.
— А дела такие нужно с командиром решать. Дозволения у него просить.
— При чем тут дозволение?
— При том, — отрезал Семенов. — Тебя похвалили за стрельбу? Похвалили. Так что ж ты, опять себя очернить хочешь?
— Да ведь никто не узнает.
— А я?
— Так ты же друг.
— Друг-то друг, а в самоволку не пойдешь.
— Слу-ж-жака ты, — заикаясь, выдавил Виктор, — слу-ж-жака!
— Не жужжи, — нахмурил Семенов белесые брови. — Попроси завтра командира. Он отпустит, если дело важное, неотложное. А насчет служаки мы как-нибудь потом поговорим.
Об этом случае сержант Василенко немедленно доложил командиру взвода старшему лейтенанту Зотову.
…ДА И САМ ОТЛИЧИСЬ
— Нелегкая задача, — сказал офицер, выслушав Василенко. — Я тоже немало думал о Гребенюке. Многое в его поведении мне непонятно. Но чувствую, хлопец хороший. Может быть, он рассчитывает на какие-то особые привилегии как сын героя? Требует к себе какого-то особого подхода. Как вы думаете?
— Вот именно, товарищ старший лейтенант, — оживился Василенко. — Подавай ему подвиг. Что мне, говорит, полы мыть, направо, налево в строю поворачиваться, на брусьях висеть и через «козла» прыгать? Это, говорит, не то.
— Завтра после занятий я побеседую с ним. Спасибо, что зашли.
На другой день в дверь канцелярии несмело постучали.
— Войдите, — ответил офицер.
— Товарищ старший лейтенант, рядовой Гребенюк по вашему приказанию прибыл.
— Проходите, товарищ Гребенюк, присаживайтесь.
Виктор сел на стул, вопросительно посмотрел на офицера.
Он приготовился выслушать очередную нотацию, упреки.
А старший лейтенант, приглаживая вьющиеся волосы и внимательно посматривая на Виктора, мягко заговорил:
— У меня к вам дело есть, рядовой Гребенюк.
— Какое, товарищ старший лейтенант?
— Случайно, роясь в подшивках газет, обнаружил я одну вещь.
Офицер попросил Виктора подойти поближе и ткнул пальцем в крупный заголовок:
— В этом очерке рассказывается о человеке, вам незнакомом совершенно. Зато его знал ваш отец. На одном фронте сражались они. Хотите почитать?
— Очень! — ответил Гребенюк.
— Тогда забирайте подшивку с собой. Прочтете, завтра в это же время принесите.
— Есть! — Виктору не терпелось узнать о человеке, который шел с отцом одними путями-дорогами.
Когда Гребенюк появился в казарме, солдаты окружили его, спрашивали:
— Ну что? Здорово пробрал тебя старший лейтенант?
Виктор улыбнулся:
— Да нет. Вот почитать дал, а что — еще и сам не знаю.
— Тогда пошли вместе почитаем, — предложил Василенко. — Это всем интересно.
— Нет уж, — ответил Гребенюк, — извините меня, не могу. Я лучше один…
— Вот нелюдимый, — воскликнул
— За три года привыкну, — отшутился Виктор и скрылся в ленинской комнате. Здесь он углубился в чтение. Читал с такой жадностью, будто пил свежую, родниковую воду.
…Август сорок третьего года. Наши войска получили приказ о прорыве «Голубой линии». После мощной артиллерийской подготовки они перешли в атаку.
В первой цепи наступающих вело бой отделение коммуниста гвардии младшего сержанта Иосифа Лаара. Прикрываясь бронею танков, бойцы ворвались в первую траншею противника. Вокруг свистели пули, вспыхивали черные столбы разрывов. Иосиф будто не замечал этого, поливая врага автоматным огнем. Но гитлеровцы оборонялись упорно, с ожесточением обреченных. Справа вспыхнул наш танк, подбитый фашистами, вышло из строя орудие сопровождения. Наступающим становилось все тяжелей. Под свинцовым ливнем пулеметов рота залегла. Дорогу преградил неприятельский дзот. Гвардейцы несли потери. Нужно было срочно предпринять что-то.
Командир роты приказал блокировать дзот. Выполнение задачи возложил на отделение младшего сержанта Лаара.
Гвардейцы по-пластунски поползли по росистой траве. Вот и амбразура. До нее рукой подать. Лаар укрывается в воронке. Меткий бросок. Пулемет замолчал. Наступление продолжалось.
Но вот ожил второй дзот фашистов и снова прижал гвардейцев к земле. Лаар укрылся в окопе, брошенном фашистами. По дзоту ударили наши пулеметчики. На какое-то время он захлебнулся.
Командир батальона крикнул:
— За мной, вперед!
Но едва успели воины приподняться, как снова ожил дзот и начал косить их кинжальным огнем.
И тогда Лаар пополз вперед, скрылся в воронке, приготовил гранаты. Первый, второй, третий бросок. И неудачно. Пулеметчик повернул дуло в сторону Лаара, но достать его было невозможно: гвардеец находился в «мертвом пространстве». В Лаара полетела граната. Она разорвалась неподалеку. Осколком воину разорвало живот. Автомат вылетел из рук. Иосиф потерял сознание.
Фашисты думали, что он мертв, и продолжали вести огонь по залегшей пехоте, но Лаар, очнувшись, зажал пилоткой живот, подбежал к амбразуре, схватился за раскаленный ствол, стараясь прижать его к земле. Потом навалился грудью на амбразуру. Пулемет захлебнулся…
Иосифу Лаару было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. А после войны имя его навечно зачислено в списки части. И каждый день оно произносится на вечерней поверке. В роте стоит аккуратно заправленная койка, а над нею помешен портрет Иосифа…
Виктор одним махом прочитал очерк. И в его сознании встал образ воина, непобедимого в своей верности Родине.
Когда на второй день Гребенюк снова пришел в канцелярию, чтобы отдать газету, старший лейтенант спросил: