В тайге стреляют
Шрифт:
Назарка подошел к зарешеченному окну. Сквозь железные прутья распахнул створку. Засунул руки глубоко в карманы и широко расставил затекшие от долгого сидения ноги. Он жадно вдыхал ночной захолодевший воздух, и в груди становилось просторнее. С реки доносило журчанье, бульканье, шелестящий шорох и позванивание — по заберегам струилась вода, сталкиваясь, плыли отдельные льдины, задевали затопленные кусты тальника.
— Что он крикнул, когда его убивали? — резко обернувшись, спросил Назарка.
— Он... ничего... нет. — Пленный покраснел,
— Почему стрелял в спину? — не давал опомниться Назарка. — Боялся? Страшно людей убивать!
Ярангин начал волноваться. Благодушно-глуповатое выражение исчезло с лица. Глаза беспокойно забегали с предмета на предмет, словно прикидывали их на вес.
Чухломин оторвался от писанины и с живейшим интересом наблюдал за допросом, глухо покашливая и подкручивая усы.
— Я не стрелял в спину!.. Тьфу, господи! Чего вы ко мне прилипли? — вскакивая, вдруг истерически закричал Ярангин. — Мы — старатели! Наше дело — котомка да лоток!
— Ах да! — серьезно произнес Назарка, — Правильно, вы выстрелили ему не в спину, а в затылок. Так и сподвижник ваш показал... Алас в тайге не скроешь!
— Какой сподвижник? — насторожился Ярангин, стараясь унять нервную дрожь в теле, но пятки непроизвольно стучали об пол. — Врешь ты, паскуда!.. Почему мучаете безвинного человека? Мы же из старателей, вроде бы из рабочего класса. Тоже терпели при старом режиме!
Назарка слушал Ярангина и свертывал из газетного лоскутка папиросу, с преувеличенным старанием склеивая ее языком. Тот умолк, инстинктивно отодвинулся от стола.
— Кто? — напористо спросил Назарка, стрельнув струйкой дыма. — Если сильно забыли, могу напомнить. Зовут его Васька. У него и прозвище есть. Он не шибко-то запирался. Не хитрил, как вы, не показывал из себя «февраля» [60] . Когда я показал ему вот это, — рассчитанно замедленными движениями Назарка начал выдвигать боковой ящик. В напряженной тишине пронзительный визг пересохшего дерева задевал за нервы. Пошарив рукой, он вынул массивные серебряные часы с обрывком цепочки. Погнутая крышка, прикрывающая стекло, беспомощно отвисла.
60
Презрительная кличка приисковой шпаны.
— Когда я показал их, — продолжал Назарка, — он сразу узнал и сказал, будто вы стреляли, а он стоял в стороне и винтовку перезаряжал. И что выкрикнул красный боец, не разобрал.
— Сволочь! — скрежетнул зубами Ярангин.
На лице его выступил пот, крупный, будто волчья картечь. Остро пахнувшие шарики скатывались, оставляя на щеках блестящие бороздки. В морщинах пот казался стальными проволочками, вделанными в кожу.
— А когда убили, начали обшаривать, — продолжал Назарка размеренно,
Ярангин низко опустил голову и задышал, будто загнанная лошадь. Пот змеился с него бесчисленными струйками.
— Вот видите, как было! А вы не сознавались, — продолжал Назарка. — Чего уж тут, когда товарищ все рассказал... А то — мы старатели, мы не ведаем, мы — попутчики... Ступайте!
Ярангин словно не слышал приказания. Перекосив губы, он старательно сдувал с них набегающий пот. И вид у него был такой, точно это занятие в данный момент было наиглавнейшим.
— Ступайте!
Ярангин сделал шаг к столу, умоляюще скрестил руки на груди. Челюсть у него конвульсивно подергивало,
— Не я стрелял! Поверьте, не я! Не я!.. Сей момент припомню. Я стоял в стороне, сажен этак за десять, а может, и подальше — не мерял. Он выстрелил... в затылок. Сначала что-то скомандовал, а потом уж вдарил... У меня патроны кончились, нечем было палить... Часы-то я на спирт выменял. Вот тебе крест — истинная правда! — Он истово перекрестился. — Свидетели есть. Чего уж там запираться, коли свои же заместо себя на плаху тебя пихают! Своя-то меховушка дороже....
— Кто? — равнодушно поинтересовался Назарка.
— Васька, который про меня тебе... Стерва! Командирская подстилка! Христопродавец! Он, иуда, себя выгораживает, а на других навет возводит. Ведь он же, фараон, стрельнул того вашего солдата. Ишь, а на меня наклепал! Он, змея подколодная, завсегда так. Тихо ходит, да вони много. Пакостит, чтоб никто не узрел. А чуть чего — его хата с краю! Не трожь: он обеленный. Богоотступник! Давно надо было пришить его, гада ползучего! За чужой спиной в рай пробраться хотел... Не зря Сычом его прозвали! — брызгая слюной, скороговоркой частил Ярангин и дергался всем телом, словно паралитик.
— Кто он? — терпеливо повторил Назарка.
Лицо его было бесстрастно. Руки с распрямленными пальцами лежали на столе. Между ними белел чистый лист бумаги.
— Васька Сыч — подлая душа! Артомоновский прихвостень! Это он напраслину на меня возвел. За шкуру свою дрожит!
— Ну, а ваша-то настоящая фамилия какая, Ярангин? — полюбопытствовал Назарка.
— Кречетов! — буркнул тот и сразу стал как будто ниже ростом.
Назарка кивнул заглянувшему в дверь часовому и коротко приказал:
— В одиночную!
Ярангина увели. Чухломин хмыкнул и коротко хохотнул. Спрятав в усах улыбку, он так посмотрел на своего помощника, словно совершенно случайно открыл в нем новое, очень ценное качество. Назарка ощущал в теле неприятную вяжущую разбитость и усталость. Заложив на затылок сцепленные в замок руки, он до отказа развел локти в стороны и, пружинисто приседая, походил по кабинету. Чухломин следил за ним взглядом и молчал.
— Болит еще, — заметил Назарка, коснувшись плеча, и осторожно спросил: — Как, Петр Маркович?..