В тайге стреляют
Шрифт:
Вдруг простыни, вздувшись куполами, развернулись над землей. Резко обозначились черные фигуры. Вскинувшись, они как-то странно, неравномерно дернулись и, пригнувшись, побежали обратно. Четкие очертания их расплылись, скрытые белыми накидками-парусами. Назарка не удержался и прыснул. Чего это они, будто журавли на болоте? Он повернулся к дяде Гоше, намереваясь высказать ему свое суждение.
Но тут неожиданно над валом и за ним оранжевыми кустами высветилось пламя. Назарку обдало горячим воздухом, давануло на уши. Гранаты лопнули с глухим треском. В мгновение необычайной, болезненно воспринимаемой всем существом тишины
— Огонь! — рявкнул Тепляков. — Залпами!
— А-а-аа-ах!
— Огонь!
— А-а-аа-ах!
Гулко и захлебисто ударил автомат Коломейцева.
— Вот сволочи! — выругался подбежавший Фролов и распластался рядом с отделенным.
— Я думал, они в город пробираются, — придя в себя, пояснил Тепляков. — В плен хотел заграбастать.
Налетчики скрылись в лесу и над пустынным полем нависло сторожкое безмолвие.
— Убитые есть? — заранее зная, какой последует ответ, хмуро осведомился взводный.
— Есть.
— Сколько?
— Троих наповал!
Фролов скрежетнул зубами.
— Нам бы вволю гранат... Глаз не сводить! — махнул он рукой в направлении противника. — Близко не подпускать! Эти гады на любую гнусность способны!
...Стружка месяца, сопровождаемая лучистой звездой, задралась к зениту. А на земле было зябко, скучно и сонно. В городе ни огонька, ни звука. Молчали на оборонительных сооружениях красных, безмолвствовала опушка леса, поглотившая последних беляков.
Трудно в такой час не поддаться липкой, засасывающей дремоте. Клонила голову усталость, смежала веки. К ним, представлялось, безболезненно припаяли толстые пластинки свинца. Удержать их на весу, открытыми, было невозможно. Беспокойный день, бессонная ночь...
Передернув плечами, Тепляков отряхнул с себя предательское оцепенение, невесело подумал: «Сколько же еще ждать?.. До смены, наверное, далеко!» Преодолевая вялость в руках, он пошевелил пальцами и полез за кисетом. Голос, раздавшийся поблизости, будто из-под земли, заставил отделенного вздрогнуть. Он выронил кисет и застыл, вытянув шею.
— Догор!.. Табаарыыс! — тихонько окликали с той стороны укреплений.
Тепляков судорожно рванул к себе звякнувшую винтовку, до рези в глазах всмотрелся в поредевший мрак. Чуть левее, у самого вала, он разглядел человека. Приподнявшись на локтях, тот задрал голову и что-то выискивал.
— Табаарыыс! — прибавил голосу незнакомец. Он пытался говорить по-русски: — Стреляй надо нет! Я — Сэмээнчик! Я красным пришел, сам пришел!
— Приготовиться! — опасаясь подвоха со стороны противника, распорядился отделенный.
Он медленно, изучающе обозрел окрестности, чуть прояснившиеся в свете приближающегося дня. Задержал взгляд на подозрительных неровностях. Ничего не обнаружил. Убитые по-прежнему лежали там, где упали. Новых бугорков и кочек не прибавилось. По-якутски Тепляков приказал перебежчику:
— Лезь! Не бойся! Не тронем!
Караульные подхватили повстанца и легко перекинули через вал. Тот неловко растянулся на снегу, незамедлительно вскочил и замер перед бойцами с низко опущенной головой. Про шапку он забыл. Коломейцев подобрал ее и сунул перебежчику в руки.
Незнакомца под охраной отправили в юрту;
— Байбал, командир наш, сказывал, будто пришельцы-красные всех якутов подряд убивают! — заикаясь и вздрагивая, торопливо выкладывал белый по-якутски. — Другие начальники тоже про то толмачили. Слух был, будто в Кангаласском улусе красные большую семью перебили. Мы верили. Шибко боялись красных, воевать против них пошли... А тут в Бордоне я парнишку из нашего наслега повстречал. Сказал, в городе у купца Голомарева батрачил. Отец того парнишки тоже в нашем отряде был. Потом домой погостить Байбал его отпустил. Куда после запропастился человек — никто не знал. Потерялся — будто олень волосок в тайге обронил! В Бордоне мальчишка тот сказал мне: отец его красных повстречал, долго курил и толковал с ними. Потом укочевал с красными узнать, где настоящая правда. Парнишка тот еще сказал, будто отец его никогда в отряд к Байбалу не вернется. Теперь он за красных стал воевать. Парнишка меня не обманывал, верно говорил. Долго думал я, плохо спать стал. Люди считали — заболел я... Тойон и хамначит все равно как волк и кабарга. В одной упряжке им, поди, не ходить... Послушал того мальчишку, к вам убежал. Вот и пришел!
— Правильно поступил, товарищ! — выслушав до конца перебежчика, воскликнул Тепляков и удивленно добавил: — Что-то уж очень на нашего Назарку похоже! Он, видимо... Ну-ка, поднимите его!
Разоспавшегося Назарку довольно невежливо растолкали и доставили к камельку. Когда Семен увидел сонного, насупившегося однонаслежника, испустил вздох облегчения, повеселел и уже безбоязненно осмотрел окружавших его бойцов. А ничего не понимающий Назарка таращил глаза на знакомого хамначита, с которым совсем недавно встречался в стане врагов, и никак не мог сообразить, каким образом тот сюда попал. Разобравшись, заулыбался, обнял Семена и обнюхал его лицо.
— Ну, теперь рассказывай, товарищ Семен, свои новости, что намерены делать ваши командиры? — попросил Тепляков.
— Новости, поди, есть всякие-разные! — пересыпая махорку из самовертки в трубку, охотно откликнулся Сэмээнчик. — Слух есть, нашим на подмогу шибко много русских собирается. Издалека придут, из-за моря. Еще толковали, будто богатых и бедных у них нет, все одинаковы, братьями друг друга называют. Скоро, однако, придут. Может, летом, может, осенью... А в Бордон два отряда приехали. Много у них людей — якуты, тунгусы, русские. Провианту [56] привезли. Завтра, поди, на город полезут: спиртом всех поили. Главный начальник долго говорил.
56
Местное название охотничьих припасов.