В те холодные дни

Беляев Владимир Сергеевич

Тетя Надя совсем растерялась, запустила все в доме, отгородилась от всех, отказывалась выходить на улицу, не желала видеть людей. Когда знакомые и друзья навещали ее, заговаривали о работе, она с полным равнодушием и безразличием слушала, покачивала головой, подносила к глазам платок, вытирала слезы. Со временем она перестала плакать, молча лежала на диване, не замечая Нину, не интересуясь ее занятиями и жизнью. Девочка готовила уроки, убирала квартиру, бегала за продуктами, варила обед, все делала вполне самостоятельно, как взрослая,

заботилась о тете, жалела ее.

Так они прожили более года.

Тетя Надя становилась угрюмой, раздражительной, даже грубо покрикивала на Нину, чего прежде никогда не случалось. Однажды она получила откуда-то письмо. Не сразу вскрыла конверт, внимательно прочла, потом читала еще раз и еще и все держала исписанный листок в руках, а на ночь прятала под подушку. Утром снова читала, о чем-то думала.

Наконец она сказала Нине:

— Собирай свои вещи, девочка. Отвезу я тебя обратно в детский дом, а сама уеду на Север. Один хороший человек зовет меня, и работу обещают, авось не пропаду.

Девочка бросилась к тете, повисла на шее, стала целовать ее, со слезами в голосе умоляла:

— Тетя Надя, милая, не убивайся! Возьми меня с собой, я не боюсь ни зверей, ни морозов, буду работать день и ночь, все стерплю, не дам тебя в обиду!

Тетя Надя смотрела на девочку каким-то странным, отчужденным взглядом, лицо ее было каменным, неподвижным.

— Нет, девочка, не-ет. Моя жизнь рухнула, так пусть хоть у тебя будет счастье. Не пропадешь среди людей.

Нина плакала, ей не хотелось расставаться с тетей Надей.

— Зачем же ехать на Север? — рыдала она. — Будем жить здесь. Я скоро вырасту, стану работать и тебя прокормлю.

Тетя Надя тоже плакала, прижимала девочку к своей груди.

— Не плачь, Ниночка, не плачь. Такая наша доля. Поедешь в детский дом, там все твои друзья. Там хорошо.

— Ни за что не поеду. Они будут смеяться: ты взяла меня, а потом бросила. Стыдно так, нельзя.

«И правда, нехорошо получилось, — думала тетя Надя. — Бедная девочка! Лучше отдать ее в другой детский дом. В другой город, мало ли у нас детских домов, все они одинаковые, лишь бы Ниночку там никто не знал».

И Нину направили в дальний детский дом, увезли из Подмосковья.

Через четыре года Нину опять потревожили неведомые ей другие родственники. Это был двоюродный брат ее матери, пожилой человек, у которого свои дети уже выросли, улетели из родного гнезда, и он с женой решил взять племянницу на воспитание. На этот раз Нина наотрез отказалась покидать детский дом. Было страшно уходить к чужим людям, может быть, привязаться к ним, полюбить и вновь с такой болью расставаться.

Нина прожила в детдоме еще несколько лет, постепенно сдружилась с пожилой няней тетей Дашей, привязалась к ней. Тетя Даша тоже полюбила Нину и необидно для других выделяла ее из всех своим внимательным, ласковым отношением. А когда настало время старой няньке уходить на пенсию, тетя Даша пригласила свою любимицу

к себе в дом, где она жила одна в двух комнатушках.

Нина согласилась переехать к тете Даше, поселилась в скромной маленькой комнатке. Поступила в медицинское училище, стала учиться и жила у тети Даши до самого замужества.

5

Вечером в магазинах перед закрытием обычно спадает наплыв покупателей, приходят только опаздывающие деловые люди или холостяки. Именно в такое время у прилавка появился электросварщик Федор Гусаров, которого тут знали в лицо все продавцы и кассиры. Он не торопясь, аккуратно укладывал в сумку творожные сырки, свертки с продуктами.

На улице дул порывистый ветер, сек лицо сухим, колючим снегом, чуть не сорвал шапку с головы. Свободной рукой Федор придержал ушанку, плотнее застегнул пальто, прибавил шагу.

В окнах домов и в витринах магазинов ярко горели огни, на улицах и тротуарах тоже было светло, на перекрестках вспыхивали то красные, то зеленые фонари, звенели трамваи, хрустели по снежному насту тяжелые резиновые колеса автобусов и машин — словом, кругом шумела жизнь, как в настоящем большом городе.

Пройдя квартал, Федор свернул в булочную.

— Здравствуйте, — сказал он кассирше. — Два батона и плитку шоколада. Слыхали новость?

— Какую? — с любопытством спросила кассирша, оживившись в лице.

— Хотят сносить вашу булочную, и на ее месте построят большой фирменный магазин под названием «Хлеб».

— Когда это будет! — разочарованно пропела кассирша. — Я уже на пенсии буду, внуками займусь.

Федор сам взял с полки хлеб, сунул в сумку.

Кассирша скептически качала головой.

— Вроде хозяйственный мужик, а деньги пускаешь на ветер — шоколад покупаешь. Баловство.

— Это как сказать, Анна Тимофеевна. До свидания, пора закрываться.

— Бережет жену, все сам делает, — похвалила кассирша Федора. — Дай бог каждой такого мужа.

Он торопился, надо было успеть сделать все, что положено, действовал расчетливо, словно по ритуалу, который выработал для себя, стараясь закрепить «дисциплину жизни», как однажды объяснил он это своей Вере. Закупив продукты на ужин и на завтрашний день, он торопился зайти в техникум, где училась жена, рассчитав так,чтобы попасть к последнему уроку.

По каменной лестнице поднялся к подъезду техникума, вошел в вестибюль и, стряхивая снежинки с шапки и мехового воротника, остановился возле дежурного, читавшего книгу:

— Не опоздал?

Пожилой инвалид с перебитой рукой, в старом морском кителе, с черными усами, в очках, небрежно взглянул на Федора и тут же снова уткнулся в книжку.

— Повадился ходить каждый день, — недовольно сказал он. — Делать нечего?

— А что, нельзя? — пошутил Федор. — Читай, не помешаю.

— У нас не детский сад, без провожатых найдут дорогу домой.