В тебе моя жизнь...

Струк Марина

— Когда состоится торжество по случаю твоей помолвки с Ворониным? — спросил Загорский. Марина недоуменно на него посмотрела.

— Не понимаю, о чем ты. Мы еще не говорили даже об этом. Сначала необходимо переговорить с моими родителями.

— Так еще не было официального оглашения? И приглашения не разосланы? — удивленно переспросил Загорский, а потом, хлопнув себя по колену, расхохотался. — Обманул! Обманул, как мальчишку!

— Ты о чем? Кто тебя обманул?

— А как ты думаешь, откуда я узнал, что согласилась на предложение Воронина? Меня в пути догнало письмо от деда, что он-де приглашен на торжество по случаю вашей помолвки с Анатолем, — объяснил Загорский. —

Оказывается, торжества никакого и нет. Откуда он тогда узнал про вас? Ну, да Бог с ним, после разберусь. Нам тогда необходимо решить, что делать с твоей помолвкой. Я правильно понимаю — оглашения и официального обручения пока не было? Это нам только на руку. Тяни, как можно дольше с ними. Придумай, что душе угодно, но подождите с этим несколько месяцев. А уж там и наше дело уладится.

— А если все-таки настоят на оглашении? Не уверена, что смогу откладывать его долго.

— Тогда уж ничего не поделать, n'est-ce pas? Назначишь дату венчания на следующий год или подальше. И живи себе невестой, пока я не вернусь.

Марина метнула на него яростный взгляд, явно не одобряя его насмешливый тон. Сергей докурил сигару и, выбросив окурок, опустился рядом с ней на ступени. Он раскрыл объятия, и Марина прильнула к его широкой груди.

— Мне страшно, — прошептала она. — Столько лжи, столько обмана и уверток!

— Мне тоже претит ложь, но нам необходимо протянуть время, — уверял ее Сергей. — Я должен быть в полку, а на расстоянии такие дела так споро не решаются. Прошу тебя, постарайся ради нас, ради нашего будущего.

— Я постараюсь, — тихо сказала Марина.

Они недолго помолчали, каждый погруженный в свои собственные мысли. Потом Загорский, прервал тишину, спросив супругу:

— Тяжко на сердце от того, что родителей обмануть придется?

— Даже не знаю, от чего горше — от того, что обманывать их буду или от того, что маменька будет сильно разочарована, когда узнает, что я сделала. Знаешь, мы никогда не были с ней близки. С ранних лет меня отдали в Смольный. Приезжать навещать меня она не могла: средств не было да и времени — ты знаешь, у меня несколько сестер, почти все погодки. Я понимаю эти причины разумом, но сердцем понять не могу.

Мне всегда ее не хватало, всегда. Я до боли завидовала девочкам, которых навещали матери в институте, которые уезжали на каникулы домой. Я же либо уезжала к Софье Александровне, либо оставалась в Смольном в эти дни, — Марина уткнулась лицом в рубашку мужа, чувствуя, как навернулись незваные слезы на глаза. — Я думала, что мы станем ближе друг к другу после выпуска. Все эти хлопоты о балах, нарядах ведь сближают мать и дочь. Но нет, мы словно чужие люди. У нас разные вкусы, разные мысли, разные стремления. Когда мы уехали в Ольховку после той истории, я надеялась, что все изменится там, просто у маменьки нет свободного времени в Петербурге. Но и в имении все осталось по-прежнему — как бы я не старалась стать для нее той дочерью, которую она хотела, я так и не стала ею, ведь для этого надо было измениться полностью. Она была ласкова с сестрами, мне же доставалась только отстраненность. Я видела, что она винит меня в том, что мы уехали из столицы, и это тяготило меня донельзя. Я была среди своей семьи, но я была одна, совсем одна. Если бы не Гнеша да письма Жюли, я бы сошла с ума там или сбежала бы с первым встречным! Хотя нет, не сбежала бы — ведь означало, что я ее разочарую, а я так хотела получить ее одобрение. По-прежнему хочу. Именно поэтому мне так горько сейчас — я не хочу видеть разочарование в ее глазах, когда она узнает, что все произошло совсем не так, как ей хотелось.

— Ах, милая, не плачь, — смахнул Загорский

нежно слезы с ее щек. — Это все пустое. Я не нравился твоей маменьке, как твой поклонник, с моей-то репутацией. Как твой супруг, я буду желанным для нее. Немало ли — князь, потомок старинного дворянского рода. Правда, богат я буду лишь, если дед будет благосклонен к нам, но все-таки я и не беден, как мышь, и потянуть твою семью сумею, будь спокойна. По крайней мере, буду стараться сделать это. Я уверен, ты не разочаруешь ее. Да я стану для нее таким зятем, что она будет всем своим знакомым хвалиться мною!

Марина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сама не понимала, что происходит с ней сейчас. Еще никому и никогда она выплескивала свою боль недолюбленной в детстве девочки. Если бы это был кто-то иной, то она бы была смущена донельзя таким невольным откровением. Но это был Сергей, а ему она доверяла безгранично, словно самой себе.

— Спасибо за то, что понял, — сказала она мужу.

— Всегда готов выслушать, — ласково улыбнулся он ей. — Да уж, как говорится, встретились два одиноких сердца...

Следующий день пролетел для Марины столь быстро, что она даже не успела оглянуться. Ей казалось, что впереди еще целый день вместе до отъезда Загорского в полк, но вот уже наступил последний вечер из отведенных трех суток.

За совместным ужином с Арсеньевыми она была необычно молчалива и рассеянна. Ей вовсе не хотелось, вопреки всем правилам вежливости, принимать участие в беседе за столом. Видя ее состояние, сразу же после десерта все поспешили пожелать друг другу спокойно ночи.

— Удачно вам съездить на воды, — пожелал, обнимая друга, Загорский. — Надеюсь, вы вернетесь втроем.

— Ох, лишь бы не сглазить, — улыбнулся Арсеньев.

— Давай попрощаемся сейчас, — вдруг предложил ему друг. — Ты знаешь, я не люблю прощаний и не мастак говорить красивые слова. А завтра мне будет тяжело, как никогда, сам понимаешь.

Арсеньев посмотрел на женщин, сидящих в креслах поодаль и о чем-то тихо беседующих.

— Что ты намерен предпринять в отношении Анатоля? Я чувствую себя ужасно при мысли…

— Не надо, — прервал его Загорский. — Это только мой грех. Мой и ничей иной. Потому и отвечать только мне. Ну, прощай, друг. Даже не знаю, когда теперь свидимся.

— Почитай, через год минимум. Надеюсь, у вас тут все уладится, — Арсеньев прихватил Загорского за шею и посмотрел тому прямо в глаза. — Береги себя, друг. Да, говорят, там пока спокойно, но ты же знаешь, даже палка иногда стреляет.

— Не беспокойся, я всегда осторожен, — улыбнулся Загорский. — Марина, прощайся, пойдем в наш маленький le paradis terrestre [62] .

На крыльце друзья крепко обнялись на прощание.

— Смотри же, осторожничай, — напоследок опять напомнил другу Арсеньев, выпуская того из своих объятий. — Ты вечно хочешь быть впереди да в самом пекле.

62

земной рай (фр.)

— Буду, — пообещал в который раз Загорский и, поцеловав на прощание Жюли, легко сбежал по ступенькам к ожидавшей его Марине. Рука об руку они направились к флигелю.

— Что с тобой, Paul? — Жюли обняла мужа, напряженно смотревшего вслед их гостям. — Ты сегодня сам не свой. Тебя что-то беспокоит?

— Не знаю, — честно признался Арсеньев, целуя жену в макушку. — Что-то сердце щемит сегодня. Может, перед поездкой волнуюсь? Уже через два дня в дорогу. Что нас ждет?

— Все будет хорошо, вот увидишь, — пообещала Жюли.