В тебе моя жизнь...
Шрифт:
— Да уж, — вздохнула Юленька, протягивая Марине чашку с горячим чаем. — Даже не знаю, что и посоветовать тебе. Тяжело тебе придется. Да еще и мы уезжаем… Может, нам остаться? Ты знаешь, я всегда готова помочь тебе, ma cherie.
— Упаси Господь, — замахала руками Марина. — Уезжай и даже не думай про меня. Ты столько ждала этой поездки! Езжай, милая, справлюсь я сама. К тому же ждать совсем недолго — Серж пообещал, что вскорости уговорит своего деда сменить гнев на милость к нам. Да и при хорошей службе ссылку могут сократить. Так что не все так страшно и тревожно, как смотрится со стороны.
— Совсем запамятовала, — Юленька вдруг подскочила с кресла
Марина быстро развернула письмо и углубилась в чтение. По мере прочтения написанного на ее лицо все больше и больше набегала тень.
— Что там? Что случилось? — встревожилась Юленька, видя, как помрачнела подруга.
— Дурные вести. У тетушки был удар. Мне надо срочно возвращаться в Петербург.
Глава 20
В доме было неестественно тихо, и с некоторых пор эта тишина действовала Марине на нервы, раздражая до крайности. Не стало громких и яростных ссор сестер, не стало смеха и разговоров. Казалось, их шумное семейство лишилось языков. Еще никогда не было такой тишины в этом доме. Даже слуги предпочитали общаться знаками между собой, а не говорить. А больше всего раздражал Марину тот факт, что эта тишина установилась не как следствие нахождения в доме больного человека, а по требованию этого маленького человека, пасынка Софьи Александровны.
Он приехал из Москвы почти сразу же, как получил письмо о болезни своей мачехи. Как и предполагала Анна Степановна, он уже чувствовал себя полноправным хозяином в доме, словно Софья Александровна уже умерла. Его важный вид, его напыщенность, его притворная озабоченность ведением домашнего хозяйства тяготили семейство Ольховских. Он сделал все, чтобы они чувствовали себя приживалами и нахлебниками, чего никогда не позволяла себе тетушка Марины.
— Вы расходуете слишком много денег, — выговаривал этот маленький человек в потертом сюртуке ключнице и поварихе. — Необходимо сократить расходы вполовину. Например, к чему подавать за столом чистое вино? Разбавляйте его, милочки, водой. Чай, не перед кем тут показываться, свои все. Да и захмелеть за семейным столом тоже негоже совсем.
Марина, узнав об этом разговоре, от Прасковьи Ивановны, ключницы в доме тетушки, лишь покачала головой:
— Боже, какой скряга!
— И не говорите, барышня! На что угодно готова биться, что зимой у него дом не топлен, как следует. Бедная дворня его! — запальчиво ответила ей ключница.
— Зря ты так, Прасковья Ивановна, может он не от хорошей жизни стал таким, — возразила ей Марина. — Может, он вынужден был считать каждую копейку.
— Я вас умоляю, барышня, нам-то хорошо известно, что у него вполне приличный годовой доход, при котором копейки можно и не считать. Хорош гусь! Еще и неизвестно, что там с барыней, вдруг поправится, а он уже делит тут все. Да если барыня и отдаст Богу душу (ой, не приведи Господь!), то еще никто не ведает, что и кому она оставит. А он тут ужо ходит гоголем! Тьфу ты!
Марина сомневалась, что Софья Александровна полностью оправится когда-либо после удара, что настиг ее однажды утром. У нее парализовало всю левую сторону тела и частично правую. Она не могла ходить, не могла самостоятельно есть и справлять надобности. Даже разговаривала она с большим трудом.
Марине было невыносимо больно видеть свою обычно жизнерадостную и полную энергии тетушку
Кроме того, при этом она невольно соблюдала свое намерение, как можно меньше бывать с Анатолем, который приезжал с визитом чуть ли не каждый день и постоянно звал ее куда-либо вечерами — на раут ли, музыкальный вечер или в театр. Дату торжества по случаю помолвки пришлось отодвинуть на несколько недель в виду последних обстоятельств, что невольно сыграло ей на руку. Теперь осталось только протянуть как можно дольше с оглашением.
Ее поведение вызывало сначала скрытое недовольство Анны Степановны, которое спустя три дня перешло в бурное негодование.
— Ты ведешь себя неразумно! — кричала она на дочь. — Дождешься, что граф откажется от тебя при твоем-то пренебрежении. И потом — мы должны принимать приглашения. Моя тетка вовсе не умерла, а мы не в трауре, чтобы не выезжать. Ты слышала, что сказал доктор? Софья Александровна может так пролежать годами! Мы что, будем сидеть здесь вечно? Да я с ума сойду с этим… этим… этим скрягой московским, запертая в четырех стенах!
— Маменька, прошу вас говорите потише, — только и произнесла в ответ на ее бурную речь дочь. — Андрей Афанасьевич может услышать. Сомневаюсь, что ему понравятся ваши эпитеты на его счет.
Анна Степановна внимательно посмотрела на дочь. Кажется ли ей или Марина действительно смеется над ней, ее матерью? Не ирония ли прозвучала сейчас в ее голосе?
— Подумай о сестрах. Они в самой поре. Их тоже надо вывозить.
— Выезжайте тогда с ними, маменька, — сказала Марина. — Что мне бывать на балах, я уже почти жена.
— Ты действительно говоришь сейчас, что думаешь? Или ты издеваешься надо мной, собственной матерью? Присутствие Анатоля Михайловича рядом с нами или выезд по его приглашению открывает многие двери в Петербурге. А как он может сопровождать нас или мы выезжать с ним, когда ты, его невеста, не будешь с нами? Иногда ты кажешься мне такой глупой, право слово! Принеси мне мои соли из спальни, у меня опять началась жуткая мигрень. Тебе совсем не жаль моего здоровья! Какая же ты дочь, если не хочешь сделать матери приятность?! Раньше ты слушалась меня беспрекословно, а теперь лишь стоишь, хлопаешь глазищами своими хитрющими да делаешь все по-своему, наперекор мне, матери. Что случилось с тобой?
И Марина внезапно поняла, что своим поведением будет и дальше вызывать вопросы у матери, которая может свести эту внезапную перемену к ее поездке в Киреевку и начать выяснять причины. А уж что-что, а докапываться до истины Анна Степановна могла лучше любого заправского сыщика!
Да и у Анатоля Михайловича вскорости могли возникнуть вопросы по поводу внезапного охлаждения к нему собственной невесты, которое он тоже мог свести к их разлуке в несколько дней, что она провела в имении Арсеньевых. Жюли призналась, когда провожала Марину в Петербург, что разослала знакомым письма о том, что она не принимает никого по причине недомогания, чтобы избежать появления в имении лишних свидетелей. Такое же письмо получил и Анатоль, что и держало его помимо воли в отдалении от Киреевки и его невесты в те несколько дней. Неразумно было и далее держать его на расстоянии.