В темноте
Шрифт:
Он все больше помогал нам, но… продолжал брать с нас деньги!.. В скором времени скромные резервы остальных членов нашей группы истощились, и возможность выплачивать ежедневные 500 злотых осталась только у отца. После побега Вайсса и его приспешников небольшое количество денег поступало от Корсара и Оренбаха, но через несколько недель их запасы иссякли. Теперь со всех остальных нельзя было собрать ни гроша. Только у Галины Винд была припрятана купюра в 20 злотых, но папа отказался забирать у девушки последнее.
Время от времени мне удавалось подслушать, как мама с папой говорили о том, что цена услуг, установленная тогда, когда еще казалось, что
В конце концов деньги и ценности кончились и у него. Он уже отдал свои золотые часы и прочие ценности, а собственно денег практически не осталось. Группе это грозило серьезнейшим кризисом, но папа решил не тревожить людей. Знали о его финансовом состоянии только они с мамой, а я обнаружила это только потому, что привыкла прислушиваться, когда они секретничали между собой.
В конечном итоге папа решил рассказать обо всем Сохе. Он сделал это потихоньку, в угловой комнатке нашего Г-образного помещения. В самых общих чертах они с Сохой уже обсуждали вероятность такого развития событий. Соха всегда говорил, что самые трудные времена для нас наступят, когда кончатся деньги. Папа часто повторял его слова:
– Когда уже не будет денег, чтобы заплатить за последнюю котлету.
Папа не хотел сдаваться и признавать, что пришло время этой последней котлеты. Он тихим шепотом сделал Сохе предложение. Он рассказал ему, как уже почти год назад, в последнюю ночь августовской «акции», к нам зашел его дядюшка. Он рассказал ему о кладе, спрятанном в подвале одного из жилых домов.
– У меня в карманах пусто, – сказал папа, – но снаружи есть деньги и драгоценности.
– А вдруг я не найду клада? – спросил Соха.
– Найдешь, – заверил его отец, – ты просто должен его найти.
Утром Соха с Вроблевским принесли с собой несколько лишних сумок. В них были золотые монеты, ювелирные изделия, столовое серебро и другие ценности – все наследство, переданное моему папе его дядей в ночь его гибели. Отец был так счастлив видеть все эти вещи, что даже не стал пересчитывать деньги и сверять найденные драгоценности со списком. Он сразу же вернул сумки Сохе и сказал:
– Оставь все это себе. Нам здесь все это не нужно. Будем считать, что так мы расплатились с тобой сполна.
Соха отказался и предложил папе оставить клад у себя, а потом, так же, как раньше, выделять ему и его коллегам по 500 злотых в день. Сначала папа не понял причин отказа, но потом нашел ему объяснение. Он решил, что Соха не хотел, чтобы отец и остальные члены нашей группы чувствовали себя в долгу перед ним и в то же время чтобы его товарищам приходили в голову мысли бросить выполнение своих обязанностей, получив причитавшееся. Чем бы ни руководствовался Соха, папа поступил так, как он сказал, но уже через несколько недель и от этого клада ничего не осталось. Именно в этот момент Соха и повел себя как наш бескорыстный спаситель. Он отвел отца в сторону и вручил ему деньги. Он сказал, что в конце каждого ежедневного визита будет передавать ему оговоренную сумму и попросил не говорить об этом Вроблевскому и Ковалову.
Папа был совершенно потрясен таким оборотом событий. Получалось,
Вот тогда Соха и придумал свой план. Он решил обмануть коллег, чтобы продолжать пользоваться их помощью. Моего папу факт соучастия в этом обмане насторожил, но Соха успокоил его, сказав, что единственный «пострадавший» тут он сам, Соха. С этим отец не мог не согласиться. Ему осталось только облегченно вздохнуть, понимая, что время последней котлеты еще не пришло.
Естественно, долго вводить в заблуждение Вроблевского с Коваловым Сохе не удалось – они вскоре сообразили, что происходит. Да и Ванда Соха обнаружила, что их сбережения стали таять на глазах. Словом, в какой-то момент нам пришлось задуматься об уходе из канализации. Однажды утром Соха с Вроблевским сказали нам, что больше не могут помогать нам. Мы видели, как тяжело это признание далось Сохе. Вроблевский же предложил вывести нас наверх в той части города, где у нас будет больше всего шансов выбраться из него в сельскую местность.
Мама отказалась наотрез:
– Мы останемся здесь и умрем, если уж до этого дойдет, но наверх с детьми не выйдем. My zostajemu tu nawet jak mamy umrzec tu razem.
Папе оставалось только поддержать маму.
Остальные во мнениях разошлись. Они знали, что случилось с другими членами нашей группы, решившими в свое время променять хоть какую-то определенность жизни в подземельях на неопределенность существования на поверхности. Они не хотели расставаться с нашей семьей, потому что привыкли полагаться на изобретательность моего отца и чувствовать заботу со стороны моей мамы. Мои родители были явными лидерами группы. Однако всем было понятно, что без Сохи с Вроблевским и их поставок продовольствия мы неизбежно погибнем и пойдем на корм нашим соседям по подземному бункеру – тем самым крысам, от которых мы так долго спасали свои продукты.
В конце концов было решено, что мы никуда не пойдем. Мама уже приняла такое решение от лица нашей семьи, а теперь с ним согласились и остальные. Мы рискнем и попытаемся выжить в подземельях сами. Предполагалось, что Корсар и, возможно, кто-нибудь еще из мужчин смогут время от времени выбираться наверх в поисках продуктов. Ведь Корсару уже такое удавалось, а значит, может получиться и еще, и мы сможем хоть как-то выживать до повторной оккупации города русскими.
Соха с Вроблевским сказали нам свое последнее «до свидания». В нашей жизни уже было много печальных мгновений, но это мгновение было, наверно, печальнее всех. Мы не имели права на недовольство – ведь они тоже должны были думать о своих семьях и собственной жизни. У них больше не было возможности посвящать свои жизни спасению наших.