В тени охотника 1. Перекрестье дорог
Шрифт:
Так он и сказал – Дорога, вкладывая в это слово какой-то особый смысл и вес, и имея в виду не простой торговый тракт, на который можно было выйти, удалившись на половину дневного перехода от нашей деревни, а нечто большее. Нечто такое, что очень тяжело осмыслить, но можно почувствовать.
И я ответила «да». Тогда я еще не понимала, к чему приведет это согласие, но почувствовала, что если не соглашусь сейчас, то до конца жизни проживу в этой крохотной деревеньке на берегу моря, каждую ночь обливаясь холодным потом от ужаса, а днем шарахаясь каждой тени. Что меня будут ждать лишь липкий страх, который я постараюсь заглушить ранним браком с первым, кто посватается к нашему двору – только чтобы съехать из материнского дома и спать не одной. А позже буду не смыкать глаз каждую ночь, карауля свое дитя, чтобы и за ним не пришел
Но я ответила «да» – и странник по имени Раферти набросил мне на плечи свой ветхий лоскутный плащ, который укрыл меня теплом от шеи и до пяток, взял за руку и вместе мы с ним переступили через порог таверны «Две рыбы», чтобы уйти без оглядки. Я ничего не взяла с собой из родного дома – ушла в том, в чем была, в старых Ализиных башмаках и переднике, испачканном мукой. Я не попрощалась с матушкой – да и не нужно ей было это прощание. За те два года, что я провела в вынужденном молчании, матушка моя второй раз вышла замуж, и отчиму не слишком нравилось кормить лишний рот, которых в доме и без того было предостаточно, тем более доставшийся от другого мужчины. Не раз и не два уже шли разговоры о том, что стоит мне только закровить, как положено женщине, как меня отдадут замуж за вдовца-рыбака, что жил на соседней улице. Сосед за работящую, молодую и здоровую жену, у которой из всех недостатков лишь немота, готов был хороший свадебный выкуп дать, а матушка, похоже, внушившая себе, что никакого пропавшего ребенка у нее отродясь не было, только рада была устроить мне «семейное счастье» и не видеть перед собой более напоминания о случившемся.
А Раферти вывел меня на Дорогу – и велел мне выбирать, куда я желаю пойти. Я не стала оглядываться по сторонам – сразу указала на север. Вот куда я желала идти. К далеким холодным берегам и густым лесам, к звонким ручьям и глубоким рекам с быстрым течением. Туда, откуда в наш край на берегу древнего моря пришло слово «фэйри», чтобы узнать о них как можно больше, понять, кто они такие, откуда взялись и зачем они воруют у людей детей и совсем юных еще девушек, таких, как Ализа. И еще – можно ли вернуть тех, кто был украден, обратно, в мир людей.
Немолодой бродяга слушал меня очень внимательно, а потом неожиданно улыбнулся и протянул мне игрушку – маленькую глиняную свистульку в форме птички с плотно закрытым клювиком. Я помню, как взяла ее в руки, стала вертеть, пытаясь понять, как же она играет, когда заметила, что клюв у птички открылся, и свисток стал самым что ни на есть обычным – с одним отверстием в хвосте, и вторым в горлышке птицы. Когда я спросила, как глиняная птичка смогла открыть клювик, Раферти лишь подмигнул мне и сказал, что свистулька не простая, и играть на ней надо, только когда очень-очень боишься, а помощи ждать неоткуда. И если повезет, то помощь появится, вот только попросить можно будет очень немногое…
Глава 2
История Одинокой Башни насчитывала всего восемь поколений волшебников, и я принадлежала к девятому. Восемь поколений, по двадцать лет в каждом, сменилось с того дня, как два десятка человек, обремененных Условиями Колдовства, решили покинуть Вортигернский Орден и начать свою историю с чистого листа. Историю, в которой не было шести веков нещадной муштры юных и способных волшебников, не было насильно повязанных кровью и магией союзов, не было так называемых «проводников», чьи тела служили дверью для сумеречных тварей. Двадцать и еще один человек ушли из теплого и солнечного Вортигерна в холодный, пасмурный Дол Реарт, к самым северным границам тогда еще единого, сплоченного королевства, откуда хорошо были видны заснеженные пики непреодолимой для обычного человека горной цепи, которым еще ши-дани в незапамятные времена дали звонкое, холодное, льдистое имя – Цзиррей, что на язык людей переводилось приблизительно как «колкое серебро». Волшебники-отщепенцы с разрешения властей обосновались в покинутом, никому не нужном гарнизоне на южном берегу реки Ленивки, отремонтировали его, привели в порядок и начали потихоньку обживаться.
А еще – внимательно посматривать по сторонам. Ведь многое, очень многое скрывается в крохотных, почти незаметных деталях, на которые и внимания-то не обратишь, не заметишь, а
У одного из старших волшебников, принадлежавшего к седьмому поколению, был заключен союз с фэйри. Наперстянка – так ее звали в Башне, поскольку подлинного имени никто, кроме ее хозяина, не знал – была самой красивой женщиной из всех, кого я встречала. Пожалуй, даже красивее Айви, но если красота летницы была теплой, яркой, так и пышущей солнечным жаром, и жаждой жизни, то Наперстянка была холодна, как мартовский рассвет. Высокая, тонкая, с непривычно резкими чертами лица, она казалась вырезанной из мрамора статуей, которой повелела ожить неведомая сила. Белая, гладкая кожа, огненно-рыжие волосы и ярко-красные губы, и каждый, кто видел ее впервые, невольно замирал от восторга, но только до того момента, как осмеливался заглянуть красавице в глаза – а они у нее были черные, блестящие и мертвые, как отполированный агат. И взгляд Наперстянки, тяжелый и пронизывающий насквозь, отбивал практически у всех охоту не то что познакомиться с красавицей поближе, а и даже словом перемолвиться.
Но так было не всегда. Раньше Наперстянка днем и ночью не снимала личины, и даже я все еще помню ее совсем другой – высокомерной, но по-человечески красивой зеленоглазой дамой, которая ни на шаг не отходила от мастера Дэйра, следуя за ним повсюду, куда бы он ни направился. Меня, девчонку четырнадцати лет от роду, которая только-только переступила порог Одинокой Башни, удивило, что сам мастер Дэйр будто и не замечал эту женщину, хотя, казалось, не заметить это воплощенное великолепие с рыжими косами, спускающимися до самого пола, было попросту невозможно.
Тем не менее, это было так.
Мастер Дэйр обучал нас таинствам врачевания, учил, как приготовить из ядовитого растения лекарство, как распознавать целебные травы и находить места, где они растут. Мы учились зашивать раны вначале на свежих звериных тушках, которые позже отправлялись в общий котел, затем выхаживали лесное зверье, попавшее в капканы или ловушки, а позже нам позволили помогать старшим врачевателям лечить людей. И все это время, на всех занятиях в Башне, где девятое поколение будущих волшебников записывало свойства растений и простейшие рецепты, пока мы ползали по лесам и полянам в поисках нужного кустика или стебелечка, везде, где появлялся мастер Дэйр – там была и она. Рыжая красавица, неотступно следующая за пожилым мужчиной с длинным кривым шрамом на подбородке…
Я встряхнулась, неохотно подняла отяжелевшую голову, сонно всматриваясь в мягкие вечерние сумерки. Солнце только-только село – с пригорка, на котором я прикорнула, хорошо был виден кусочек блестящей ленты реки, лес, у края которого уже раскладывали праздничные костры, и красную черепичную крышу Одинокой Башни, суровым монолитом возвышающейся над макушками деревьев. Я перевела взгляд выше, на небо – оно уже пестрело ярчайшей вечерней радугой. Алым, малиновым, рыжим сиял запад, но эти краски постепенно бледнели, обращаясь в зелень и бледную пока синеву – и часа не пройдет, как нежный синий оттенок плавно сменится на густо-сиреневый, бархатистый, с редкими проблесками первых звезд. На моей родине, далеко на юге в провинции Дол Марин, ночь наступала совершенно иначе. Солнце долго-долго висело над самым горизонтом, постепенно опускаясь все ниже и меняя ослепительно-золотой цвет на медно-рыжий, а потом, оно краснело и стремительно «тонуло» в соленой воде. И ночь наступала очень быстро – и получаса не проходило с момента, как последний луч солнца скрывался за горизонтом, а вокруг уже царили густые синие сумерки с частой россыпью крупных звезд.