В тихом омуте
Шрифт:
– Зачем такие сложности, если можно жить в мире со всеми, а за продуктами ходить в ближайший супермаркет?
– Хотели растить детей без соблазнов внешнего мира, считая современные города прогнившими, подчиняющимся низменным ценностям.
– Скукота, а не жизнь.
– Мой отец с вами не согласился бы, будь он еще жив. Не хочу читать мораль, но современная молодежь воспитывается телевизором и интернетом, хуже и не представить. Ни страха, ни жалости, ни совести, – и знать не знают о них.
– Я бы не стала под одну гребенку всех…
– А я бы стал! – перебил
– Однако, мобильный телефон у вас есть.
– Необходимое зло в наше время.
Спорить на этот раз я не стала. Каков мир, особенно мой, я знала лучше него и тоже перестала питать иллюзии. Казалось, Егор сожалел, что их коммуна развалилась, оставив пустые дома и траву по шею: забытое всеми место, которое я бы могла назвать одним простым словом «кладбище», для него же это было прошлое, в котором он хотел уютно затаиться от мира.
– А ваш отец? Он тоже ушел, когда община развалилась?
– Я потерял с ними связь, когда попал в больницу. Мы жили в том доме, где сейчас обитаю я.
– Так ваш отец был старейшиной общины? Кажется, вы говорили, что его уже нет в живых.
– Был им. Само собой, я сомневаюсь, что он еще жив. Как, впрочем, и прочие.
– Почему все разъехались?
– Некоторые действительно уехали, кто-то до сих пор живет в поселке. Но какая-то часть, как и моя семья, просто исчезли. Поговаривали, что сбежали среди ночи, похватав самое необходимое.
– Что случилось?
– Кто же их знает. Мне тогда было лет двенадцать. Я сильно заболел и оказался в больнице.
– Ваша община верила медикам?
– У них выбора не было: в поселении не было врача, который сумел бы провести операцию. Пришлось срочно везти. В поселок я уже не вернулся, мне сказали, что мои тоже ушли в неизвестном направлении и идти мне некуда. Община заметно поредела, а я оказался в детском доме.
– Они, что же, бросили вас?
– Так мне и говорили, мол, решили, что ты помер. Поэтому они покинули эти места. Но я не верил и не верю до сих пор. Они все еще где-то здесь, порой я слышу их голоса, а по ночам вижу, как они бродят у озера.
Я боязливо покосилась на него.
– Несколько раз просил полицию начать поиски.
– Думаете, они умерли здесь?
– Не могу сказать. Я спрашивал многих. Говорят, они сбежали среди ночи, собрались спешно, не простились со всеми. В общине никто никого не держал, так зачем им сбегать было? Не верю я местным.
– Странно, – вырвалось у меня.
Я вспомнила слова Лизы о матери, которая, по словам подруги, едва вырвалась из лап общины, но говорить об этом не стала.
– Когда меня выпустили из детского дома, я сразу вернулся сюда. Все пытался найти хоть какие-то следы, куда они могли уйти. А когда увидел их у озера, понял, что опоздал со своими поисками. Они остались здесь, только души их неспокойны.
Я почти с радостью заметила за деревьями крышу дома, где поселилась.
– Мы пришли, – стараясь скрыть в голосе облегчение, сказала я.
– Провожу вас до дома, если не возражаете. Хочу повидаться
– Вы меня неправильно поняли, наверное, – я почувствовала, как щеки мои начинают пылать – врать я не любила. – Она приедет, не сегодня-завтра, пока что я одна.
– Одна? – переспросил он. – Не страшно жить одной в этом доме?
Вопрос прозвучал с каким-то неприятным оттенком, но лицо Егора, покрытое густой порослью, было непроницаемым, как и его черные глаза под низкими бровями.
– Мне бояться нечего, у Лизы хорошие замки, да и телефон работает. Мне пора, наверное, еще увидимся, – бросила я, надеясь, что это не так, – как-никак соседи. Спасибо, что проводили.
Кривовато улыбнувшись, я отвернулась от застывшего на месте лесничего и направилась к дому. Мне хотелось идти не спеша, чтобы не показывать свое волнение, но ноги понесли меня через бурьян к дому. Взбежав по ступеням, я скинула на деревянное крыльцо рюкзак и вытащила из кармана ключи. Солнце было в зените, но я была далеко от Вольного, а позади меня стоял человек, который без смущения признал, что продолжает жить в лесу, как его предки, и несет чушь о бродящих по округе мертвецах. Если его «кукушка» немного съехала, мне хотелось быть от него подальше, как минимум за дверью с парой засовов.
– Постойте, Полина. Мне так и не удалось глянуть, что успели сделать рабочие до того как… до всего.
Мне пришлось снова обернуться к нему.
– Лиза упоминала о них, – сказала я. – Дом был заперт, когда я приехала, и никаких мастеров я тут не видела.
Егор теребил бороду, не спуская с меня глаз. Мне казалось, губы у него шевелились, но слов я не слышала.
– Рабочие уехали, – произнес он, будто задумался о чем-то. – Мне хотелось бы взглянуть…
– Не сегодня, – быстро ответила я.
– Хорошо, тогда я навещу вас завтра утром.
Я выронила ключи на крыльцо, опустилась поднять их и чуть повернула голову влево. Из высокой травы на меня смотрели черные глаза Егора.
– Завтра меня не будет, скорее всего, – я поднялась на ноги и всунула, наконец, ключ в замочную скважину, – я хочу поехать в Вольное.
– А где ваша машина?
– Ее пригонят через пару часов, – снова солгала я.
Чертов старик и его дружок из мастерской, кажется, «кинули» меня.
– Еще увидимся.
Я открыла дверь, ногой отфутболила внутрь рюкзак и махнула Егору рукой. Заперев дверь, я выдохнула. Наверное, никогда в жизни, мне не было так страшно, как в тот момент, когда я увидела его совсем рядом. Его шагов я не слышала, мне казалось, он остался далеко позади. Странный тип, живущий в чаще леса в заброшенном доме, видящий призраков. Я хохотнула. Та еще встреча, решила я, надолго запомнится. Я представила, как рассказываю ее Лизе, и мы обе смеемся от души. Но пока мне было не до смеха. Страх все еще сковывал меня. В этот день я решила отсидеться дома. Мои вещи в ожидании лежали в гостиной в одной единственной спортивной сумке, а дом я толком и не успела обойти. На это я и решила потратить день до вечера.