В тихом омуте
Шрифт:
Среда, 12 августа
Патрик Таунсенд
Коттедж Уордов не принадлежал Уордам почти сотню лет, не принадлежал он и Патрику, да и вообще казалось, что владельцев у него больше нет. Патрик допускал, что он мог находиться в собственности местного совета, хотя никто и никогда не заявлял на коттедж своих прав. Как бы то ни было, у Патрика имелся от него ключ, позволявший ему чувствовать себя владельцем. Он оплачивал скромные счета за электричество и воду и несколько лет назад сам врезал новый замок, после того как старую дверь вышибли хулиганы. Теперь, когда
Иногда дверь оказывалась незапертой, и, если честно, Патрик и сам не был уверен, что закрывал ее. В последние годы он все чаще замечал, что мысли в его голове путаются, отчего испытывал такой ужас, что отказывался принимать происходящее. Иногда он забывал слова или имена, и, чтобы их вспомнить, ему требовалось много времени. Покой его мыслей нарушали старые воспоминания, всплывавшие в памяти с пугающей яркостью и четкостью. А вокруг этих видений из прошлого сгущались тени.
Каждый день Патрик отправлялся вверх по реке, что стало частью его привычного распорядка дня: подняться пораньше и пройти пять километров вдоль берега к коттеджу, иногда час-другой порыбачить. Правда, в последнее время он делал это все реже. И не потому, что силы уже были не те и к тому же болели ноги – просто ему не хотелось. Его перестали радовать вещи, которые раньше доставляли удовольствие. Но ему по-прежнему нравилось приглядывать за домом, и, когда ноги не подводили, он вполне мог осилить прогулку до коттеджа и обратно за пару часов. Однако сегодня утром он проснулся, чувствуя, что левая икра опухла и ноет, отзываясь в венах тупой болью, похожей на тиканье часов. Он решил поехать на машине.
Патрик вылез из кровати, принял душ, оделся и тут с раздражением вспомнил, что машина стоит в гараже, – он напрочь забыл ее вчера забрать. Недовольно бурча себе под нос, он проковылял через двор, чтобы узнать у невестки, можно ли позаимствовать ее автомобиль.
Жена Шона Хелен мыла на кухне пол. Если бы не лето, ее бы уже не было дома – она работала директором школы и считала для себя обязательным находиться в ней с половины восьмого. Но даже во время каникул она не позволяла себе расслабляться. Праздный образ жизни ей претил.
– С утра уже вся в трудах, – заметил Патрик, входя на кухню, и она улыбнулась.
Из-за морщинок вокруг глаз и проседи в коротко стриженных каштановых волосах она выглядела старше своих тридцати шести лет. Старше, подумал Патрик, и утомленнее, чем следует.
– Не спится, – произнесла она.
– Мне жаль, милая.
– Что тут поделаешь? – Она пожала плечами, поставила швабру в ведро и прислонила ручку к стене. – Сварить тебе кофе, папа?
Она его так называла. Сначала это обращение его смущало, но теперь нравилось – в нем звучала такая искренняя любовь, что на душе у него теплело. Он сказал, что возьмет кофе в термосе, объяснив, что собрался поехать на реку.
– Но ты же не поедешь к заводи? Просто я считаю…
– Нет. Конечно, нет, – ответил он, качая головой, после чего, помолчав, спросил: – Как с этим справляется Шон?
Она снова пожала плечами:
– Ты и сам знаешь. Он ничего не говорит.
Шон и Хелен жили в доме, который некогда занимали Патрик с женой. После ее смерти Шон с Патриком жили в нем вместе. А спустя много лет, когда Шон женился, они перестроили, сделав пригодным для жилья, старый амбар, стоявший через двор, и Патрик переехал в него. Шон возражал, считая, что переехать должны они с Хелен, но Патрик не желал ничего слышать. Он хотел, чтобы они остались жить тут, ему нравилось ощущение преемственности, нравилось, что они втроем
Добравшись до коттеджа, Патрик сразу увидел, что в нем кто-то побывал. Шторы были задернуты, а входная дверь чуть приоткрыта. Постель оказалась разобрана. На полу стояли стаканы с остатками вина, а в унитазе плавал презерватив. В пепельнице – окурки от самокруток. Он взял один и понюхал – не марихуана ли, – но пахло только холодным пеплом. Были там и другие вещи: отдельные предметы одежды, разный хлам – один синий носок, нитка бус. Патрик все собрал и засунул в пластиковый пакет, снял простыни с кровати, помыл стаканы в раковине, выкинул окурки в мусорное ведро и запер за собой дверь. Он отнес все в машину, бросил простыни на заднее сиденье, мусор убрал в багажник, а мелочовку – в бардачок.
Закрыв машину, Патрик направился к реке и на ходу закурил сигарету. Затянувшись, почувствовал, как заныла нога и сдавило грудь, а горячий дым обжег горло. Он закашлялся: казалось, дым раздирает уставшие почерневшие легкие. Его охватила грусть. Иногда подобное настроение вдруг накатывало на него с такой силой, что ему хотелось, чтобы поскорее наступил конец. Конец всему. Он посмотрел на воду и хмыкнул. Он никогда не относился к тем, кто поддавался слабости и опускал руки, но был достаточно честен, чтобы признаться самому себе в том, что иногда даже ему не был чужд соблазн забвения.
Патрик вернулся домой уже ближе к обеду, когда солнце стояло высоко. Через двор к кустам розмарина под окном кухни лениво шла бездомная кошка, которую подкармливала Хелен. Он заметил, что спина животного словно немного продавлена, а живот раздут. Беременна. С этим придется что-то делать.
Четверг, 13 августа
Эрин
Соседи-дебилы по убогой квартирке, которую я недавно сняла в Ньюкасле, в четыре утра устроили грандиозный скандал, и я решила встать и выйти на пробежку. Я уже собралась уходить, как подумала: зачем делать это здесь, если можно там? Я поехала в Бекфорд, припарковалась возле церкви и отправилась в путь по тропинке вдоль реки.
Поначалу бежать было тяжело. После заводи тропинка забиралась по склону вверх, а по другую сторону холма спускалась вниз, после чего вилась уже по ровной местности – бежать по такой одно удовольствие. Было прохладно, потому что солнце еще не начало припекать, вокруг – живописный пейзаж и никаких велосипедистов, не то что на Риджентс-канал в Лондоне, где приходилось постоянно уворачиваться от них и от туристов.
Через несколько километров вверх по реке долина становится шире, по ней разбросаны пятна пасущихся овец, и она плавно устремляется вдаль, оставляя позади зеленые гряды холмов. Я бежала по ровной каменистой почве, на которой лишь изредка попадались небольшие участки грубой травы да кусты вездесущего дрока. Опустив голову, я бежала быстро, и примерно через километр заметила небольшой окруженный березами коттедж, стоявший чуть в стороне.
Чтобы отдышаться, я перешла на бег трусцой и повернула в сторону домика – посмотреть, что там. Место было уединенным, и коттедж казался необитаемым, хотя и не заброшенным. Окна чистые, за ними виднелись шторы. Заглянув внутрь, я увидела крошечную гостиную с двумя зелеными креслами и маленьким столиком. Дверь оказалась заперта, и я устроилась на ступеньках в тени и сделала несколько глотков из бутылки с водой. Вытянув ноги и массируя лодыжки, ждала, пока дыхание и пульс не придут в норму. Внизу двери я заметила нацарапанные кем-то слова «Тут жила безумная Энни» и нарисованный рядом маленький череп.