В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
"Что за..." - но она не успела, не только додумать мысль, - она даже испугаться, толком не успела. Что-то с силой задело ее плечо, заставив развернуться к падающему Коноплеву боком, а в следующее мгновение и она была уже на земле, придавленная бросившимся ее спасать сержантом...
4.
Из дневника Героя Советского Союза, майора Юрия Константиновича Некрасова
.
Журнал "Красноармеец", орган Народного комиссариата обороны СССР, N1, 1939 год.
...Приближаясь к траншее противника, я ногой подал команду механику-водителю держать правее от центра
Долго философствовать не пришлось, мы приближались ко второй линии обороны, наш танк встряхнуло, по броне чиркнул снаряд.
– Командир, справа пушка!
– заорал, перекрикивая рев мотора, Литвинов.
– Дави! Я не успею!
– завопил Дружинин...
***
...Националисты поставили зенитные пушки на прямую наводку и расстреливали нас в упор. Тонкая броня не спасала от крупнокалиберных зенитных снарядов. Они прошивали корпуса и башни "двадцать шестых" практически насквозь.
Нам повезло, мы выскочили на проспект вслед за машиной из отдельного батальона. На нее и пришелся первый залп зенитчиков. Я даже не успел сообразить, что произошло. Корпус впереди идущего танка будто вспучило, он подпрыгнул и завалился на бок. Башня отлетела в сторону, словно картонная.
Литвинов - молодчина, не теряя ни секунды, врубил заднюю скорость и так газанул, что мы с Дружининым поразбивали лица, приложившись о приборы наблюдения. Но зато мы вовремя успели скрыться за углом дома и зенитные снаряды прошли рядом, мне даже показалось, что я слышу их зловещий шелест.
– Товарищ капитан, куда теперь?
– спросил Литвинов.
Я не знал верного ответа, но ответить отрицательно или неопределенно я не мог, не имел права, потому что не мог подвергнуть сомнению надежду, возлагаемую на меня подчиненными.
– Давай назад. На перекрестке сворачивай в сторону церкви. Оттуда будем прорываться к окраине.
Мы благополучно вернулись на перекресток и, проехав мимо закрытого католического храма, выскочили на параллельную улицу. Казалось, путь нам открыт, впереди, в пределах видимости, противника не наблюдалось. Поначалу медленно и осторожно, прижимаясь к стенам домов правого ряда, мы двинулись по улице на северо-восток, но потом смелость взяла верх над осторожностью, и я разрешил Литвинову прибавить ходу.
Однако только мы выехали на середину улицы, как тут же поплатились за опрометчивость. Нас подкараулил расчет противотанковой пушки, искусно укрытой среди строительного хлама. Танк вздрогнул от удара и сразу остановился. Двигатель взревел на высокой ноте и заглох, из моторного отделения потянулся дымок. Не успел я скомандовать экипажу покинуть машину, как в башню угодил второй снаряд. Меня отшвырнуло к противоположной стороне и больно приложило головой о боеукладку, но к счастью, танковый шлем ослабил удар. Из носа хлынула кровь и я, пытаясь остановить ее рукавом комбинезона, не сразу понял, что наступила резкая тишина. Дружинин, по всей видимости, был убит, он свешивался с кресла в неестественной позе, развороченное
5
. Ольга Ремизова, предместья Саламанки, Испанская республика, 25 декабря 1936
"A' la guerre comme a la' guerre..."
На то и превратности военного времени, чтобы пережившим их было, что вспомнить на старости лет. Но до старости надо еще дожить...
"А при нашем образе жизни это может оказаться совсем непросто".
Ольга взяла у перевязывавшего ее врача папиросу и прикурила от предложенной спички. Табак был крепкий, горчил и с непривычки драл горло, но это было ничего. И плечо скорее ныло, чем болело, так что жизнь, можно сказать, налаживалась.
– Вы как?
– майор медицинской службы выглядел усталым, но держался молодцом, да и по-немецки говорил изрядно, хотя и с чудовищным акцентом.
– Спасибо, - через силу улыбнулась Ольга.
– Теперь хорошо.
– Рана не опасная...
– доктор ей это уже говорил, да она и сама знала: видела, когда обрабатывали, чувствовала. Пуля лишь чиркнула по левому плечу - там, где обычно остаются шрамы от детских прививок - вырвав клочок кожи да несколько граммов мяса из бицепса. Крови много - всю блузу залило - но никак не смертельно. А вот чекиста на месте убило: пулевые ранения в лоб, насколько известно, не лечатся. И оставалось гадать, случай ли такой "приключился", или у националистов, и в самом деле, приличный снайпер образовался, как предположил кто-то из работников штаба.
– А можно вам вопрос задать?
– неожиданно спросил майор.
– Спрашивайте, - согласилась Ольга.
– Ну, вот вы...
– как-то не слишком гладко начал военврач.
– Товарищ Кармэн сказал, вы баронесса... из Австрии... богатая...
– Не слишком богатая, - усмехнулась Ольга, уловив, куда "правит" собеседник.
– Но вы правы, доктор, я отношусь к привилегированному классу.
– Вот!
– обрадовался врач. Он был относительно молод для своего звания, и профессию, скорее всего, получил уже при советской власти.
– А вы в Испанию, к нам... И под пулями... Я грешным делом боялся, у вас истерика случится. Все-таки ранение, шок... это страшно...
– Страшно, - согласилась Ольга, снова переживая тот момент, когда поняла, что и почему с ней случилось.
– Могли ведь и убить...
– Э...
– опешил от этой реплики майор. Черный юмор - было последнее, что он мог ожидать от свалившейся на его голову иностранной пациентки.
– Смерти боятся, лучше не жить, - прокомментировала свою позицию Ольга и затянулась.
Как ни странно, она не солгала доктору. Страха не было, но было кое-что другое. Она вдруг с ужасающей ясностью поняла, что люди смертны и до крайности беззащитны. А вокруг война, и только за один этот день - рождество, двадцать пятое декабря - погибло уже множество испанцев и интернационалистов, и своих русских мальчиков тоже полегло немало. И раненых - и не так, как она, а по-настоящему - много. Увечных, страдающих, истекающих кровью... Но война кончается не этим днем, не этой ночью. Даже сражение за Саламанку к концу пока не подошло, и сколько еще людей умрет сегодня, завтра или послезавтра, не знает никто.