В третью стражу. Трилогия

Намор Александр

– Хоспода!
– он забыл про свою наигранную "хохляцкость", и осталась от нее только настоящая украинская "г", которая для русского уха скорее все-таки "х", - Я предлагаю выпить за то, чтоб мы ещё не раз могли удивиться таким вещам. Короче говоря, я пью за то, чтоб мы так же вместе встретили 2020, 2030 и так далее, чем больше, тем лучше. Как там говорится? Чтобы елось и пилось...

– Чтоб хотелось и моглось!
– закончили хором Степан с Олегом и почти синхронно опорожнили свои пластиковые "бокалы".

И словно в подтверждение тоста какая-то местная

барышня в розовой пушистой курточке чмокнула Ицковича в щёку. Тот сразу же просиял и, провожая фемину "пытливым" взглядом, вытряхнул в себя последние капли холодной золотистой жидкости. С сожалением посмотрев на пустую ёмкость, он быстро оглянулся по сторонам, и достал из кармана плаща початую бутылку виски.

– По чуть-чуть?
– и, получив утвердительную улыбку одного и кивок второго, разлил по стаканчикам жидкость цвета некрепкого чая.

– Так, - начал он с напускной серьёзностью.
– У кого-нибудь есть что-нибудь алкогольное? Нет? Так я и знал. Где продолжим? У меня в номере? Или есть другие предложения?
– и устремил указательный палец в пространство между Матвеевым и Федорчуком.

– Ща бум пить глинтвейн. Адназначна!
– заявил Степан.
– Чтобы в Амстердаме, в новогоднюю ночь и не выпить глинтвейна, это, знаете ли...

Вообще-то профессор Матвеев считался весьма серьезным математиком - во всяком случае, так думали те, кто собрался на его научный "бенефис" в Утрехтском университете - однако со старыми друзьями да еще и "на воле", он был способен на многое, о чем и сам успел забыть.

– Якый ще там глинтвейн?
– вернулся в своё амплуа серьезный киевский предприниматель Виктор Иванович Федорчук, - Не треба нам глинтвейну! Треба горилки и якнайбильше!

– Алкаши!
– констатировал Матвеев, похохатывая.
– Предлагаю компромисс. Шампанское. Много!

Но шампанского на площади Ньювмаркт не нашлось. То ли раскупили уже, то ли еще что. Вот глинтвейн - был всякий разный, хоть залейся: и глинтвейн со взбитыми сливками, и глинтвейн с кофе, и кофе с глинтвейном, но, справедливости ради, следовало признать, был и просто кофе - без глинтвейна. Шампанское же, судя по всему, опытные горожане несли с собой. Друзья вот тоже озаботились, но...

– У меня в номере есть шампанское, - сообщил с ехидной усмешкой Виктор.
– Две бутылки!

Федорчук и всегда-то был запасливым. А уж тем более после того, как переехал из Белокаменной в Харьков, а оттуда в Мать городов русских, и перешёл на "ридну мову", став "щирым козаком" и отпустив висячие "вуса", достойные самого Тараса Шевченко. Хорошо оселедец на голове не завел.

– Так...
– сказал Матвеев.

– Ты...
– добавил Ицкович, в упор посмотрев на "хохла".

– А що, чи у вас нема?
– "удивился" Федорчук, посмотрев на них наивными до издевательства глазами.

Ответ последовал радикальный. Русский с евреем подхватили под белы рученьки оставшегося в меньшинстве свидомого громадянина и потащили к гостинице Ambassade, что на берегу одного из многочисленных местных с труднопроизносимыми названиями каналов, -

в номер на третьем этаже.

Сразу за площадью праздничная толпа - не исчезнув совсем - значительно поредела. Многоголосый гул пропал, остались отдельные голоса на местном, французском, английском и немецком языках. Ближе к каналу какой-то женский голос недовольно верещал по-русски: "Я же тебе говорила, быстрей надо! А ты, успеем, успеем... Ну и где этот твой фейерверк, я тебя спрашиваю?!". Немножко фейерверков здесь было - периодически с обоих берегов канала в небо с шипением взлетали ракеты и с громким треском рассыпались над крышами разноцветными искрами.

Ругающаяся по-русски парочка остались позади на набережной. Ицкович, несмотря на выпитое, уже начал поеживаться в своем не слишком подходящем для такой погоды плащике. С канала тянуло холодом, хотя снега почти не было. Так чуть-чуть и кое-где, но зато на деревьях, скамейках, бортах барж и катеров, везде - лед.

– Так, - твердо заявил Олег, останавливая компанию на пороге открытого питейного заведения.
– Или мы сейчас зайдем, или я дам дуба!

– Ни в коем случае!
– заявил Матвеев, обнимая Олега за плечи и делая длинный выдох прямо в лицо.
– Мы не дадим тебе погибнуть, Цыц! Мы согреем тебя своим дыханием.

– Не дыши на меня, от тебя перегаром несет!
– отмахнулся Олег.
– Ну, по полтинничку и вперед?!

– Нет, - заявил на это с самым серьезным видом Федорчук.
– На это я пойтить никак не могу!
– И оценив выражение лица Олега, добавил с хохотком:

– По "стописят"!

***

Из-за угла дома, красного, с белыми - хорошо заметными в свете фонарей - полосками кирпичной кладки, появилась невнятная фигура. Кто-то темный, невысокий и какой-то словно бы сгорбленный или скособоченный.

– Люди добрые! Помогите Христа ради! Век за вас Бога молить буду!
– последней вещью, которую Степан Матвеев ожидал найти в новогоднем Амстердаме, был нищий, просящий подаяние на чистом русском языке.

Все трое разом остановились. Похоже, для Федорчука и Ицковича это оказалось ничуть не меньшей неожиданностью. Степан шагнул вперёд, собираясь рассмотреть это странное явление природы поближе, оглянулся по сторонам - ещё не хватало, расслабившись, нарваться на хитрую "подставу". Но поблизости никого не было - да и вряд ли кто рискнёт напасть на троих здоровых пятидесятилетних мужиков. Хотя соотечественники горазды на

разные

выдумки - это Степан помнил по уже относительно далёким теперь девяностым. Потому расслабиться себе не позволил. Олег с Виктором остались несколько сзади - так что опасность со спины Матвееву не грозила, а неизвестный при ближайшем рассмотрении оказался достаточно обычным сморщенным старичком с козлиной бородкой, но притом в валенках и в старом...

"Пальто", - решил Степан, не вспомнив сходу, как называется этот фасон верхней одежды.

– С Новым Годом, дед!
– поприветствовал он вслух, - Ты что, правда, русский?