В третью стражу. Трилогия
Шрифт:
А что там, кстати, происходит?
Он подошел к окну, отодвинул занавески, в комнате стало светлее. Улица была непривычно пуста. Авто почти нет, а которые есть, какие-то... не такие. Откуда-то издали доносились гудки клаксонов. И цокот копыт лошади, тянущей телегу с какими-то ящиками.
"Экологи, мать их! Как там всё-таки было написано в "Мастере и Маргарите"? Это важно, вот только почему?"
Улица, что с ней не так? Велосипеды есть, но какие-то... неправильные, и опять же автомобили.... А ведь вчера были нормальные и много! Не бывает так, что бы напротив большой гостиницы после новогодней ночи всё свободное пространство
"Блин, что было у Булгакова? Это важно, важно и ещё раз важно!"
Стоп, а кто он сам? Как его зовут?
"Имя! Kim ty jeste?? Where you came from? "
Действительно, откуда? Секунду, а на каком он, собственно, языке думает? Вторая фраза - явно английская, тут и к доктору не ходи, а первая? По-польски? Но откуда он знает польский? Как откуда? От матери - она ему ещё пела колыбельную: "A-a, kotki dwa, szaro-bure obydwa...".
"Чушь какая!" - Мать ему пела "Шёл отряд по бережку, шёл издалека..."! А откуда он знает английский? Ну, как, откуда? Из школы, конечно. Мистер Макфарлейн от литературы так и говорил: "Юные джентльмены, вы должны так владеть вашим родным языком, чтобы Шекспиру не было стыдно за своих потомков".
"Родным"?
"Русский язык велик и могуч" - кто это сказал?
Так какой язык ему родной? Кто его мать? Кто его отец? Когда он родился?
С какого момента он вообще себя помнит? Да, конечно, с трёх лет. Первое воспоминание в его жизни - день рождения. Торт с тремя свечками. Он их задул с третьего раза. Мама поцеловала его в лоб. И все были какими-то взволнованными: мама, папа, дядя Конрад и остальные. Потом он понял, в чём было дело - именно в тот день началась Великая Война. А ещё через три года его шестой день рождения тоже вышел грустным - мама все время вытирала слёзы, потому что в Бельгии погиб дядя Конрад. Польский эмигрант, он служил во французской армии и был убит где-то при Пашендейле, прямым попаданием немецкого снаряда в штабной блиндаж.
"Нет, это какая-то шизофрения!" - Он родился в день запуска первого спутника - четвёртого октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года! Его даже хотели назвать "Спутником", но назвали, как и собирались, Степаном, в честь дедушки Степана Игнатьевича, погибшего под Минском в сорок первом. Его зовут Степан Никитич Матвеев! Да, именно так!
А кто же такой, тогда, Майкл? Да, ведь это ЕГО самого так зовут: Майкл Мэтью Гринвуд, сын сэра Эрнеста Гринвуда и леди Сабины Гринвуд, в девичестве Лисовской, которую уже женой отец привёз с собой из Франции. Своё второе имя "Мэтью" он получил в честь прадеда, - героя восстания против царя, - Матеуша Лисовского, повешенного русскими в Варшаве.
"Нет! Главное не это! Главное - Булгаков!"
Кто такой Булгаков?
"Неважно! Что он сказал? "Рукописи не горят"? Нет. "Правду говорить легко и приятно"? Не то! "Каждый получает по вере его"! Да! Именно так он и сказал! Дедок сказал: "Общее желание". И исчез. И исполнил? И всё стало, как он сказал? И какое на дворе число?"
Самое смешное или грустное, - тут уж каждый волен решать сам - заключалось в том, что он, кем бы он ни был, Степаном или Майклом, знал ответ на свой последний вопрос.
Первое января 1936 года.
"Это кто ж такое загадал?!!"
2
.
, 1 января 1936 года
Mein Gott, geht es mir beschissen!
– Ицкович хотел, было, поднять голову, но острая боль в висках заставила вновь опустить ее на подушку.
– Warum habe ich nur Sekt und Cognac zusammen getrunken?!
Вот про коньяк и шампанское он помнил точно. Но, совершенно непонятно, зачем он вообще пил шампанское. От шампанского у Олега обычно случалась изжога, и еще пузырьки, когда пьешь, в нос шибают.
Кретин!
– Ну, где-то так и есть, потому что
если головы нет, то уже и не будет
А плохо ему было так, что не хотелось жить, типа: "Мама, роди меня обратно". Однако когда тебе за пятьдесят, а твоей маман недавно исполнилось девяносто, такие просьбы звучат несколько претенциозно. Мысль эта, как ни странно, придала сил, и, плавно перевалив свое тело налево, Олег открыл глаза. В комнате царила полумгла, и это было хорошо. Но зато и совершенно не понять, который нынче час. Свет с улицы едва пробивался сквозь зашторенные окна, и означать это могло одно из двух: или еще рано, или шторы хорошие, в смысле, плотные. Впрочем, возможен был, как тут же подумалось, и еще один вариант - низкая облачность, что для Амстердама вполне нормально. Ну, не мог же он, в самом деле, проспать сутки?
Амстердам?!
– Вяло удивился Ицкович, аккуратно - чтобы не потревожить больную голову - вытягивая из черной пачки сигарету Gitanes. Закуривать лежа не слишком удобно, но он с этим все-таки справился и начал уже обдумывать следующий этап операции: "бросок на длину руки". На прикроватном столике стояла серебряная фляжка с коньяком, и несколько глотков...
Was geht ab!?
Ицкович с сомнением смотрел на поспешно выдернутую изо рта сигарету. Сигарета дымилась. Дым щекотал ноздри, а вкус ощущался во рту, но... он не курит два, нет, кажется, уже три года, и даже тогда, когда смолил по две пачки в день, это был никак не французский Житан без фильтра. И вообще, что за бред? Откуда взялась эта долбаная фляга, если должен быть флакон с виски "Чивас Ригал"?
Олег все-таки сел на кровати и, по инерции, в очередной раз затянувшись, взял со столика флягу. Сосуд понравился, несмотря на текущее не вполне адекватное состояние доктора Ицковича. Это было правильное вместилище для правильных мужских напитков. И содержание, "таки да", булькало где-то в серебряном "внутри", так что фляжка оказалась даже лучше, чем ему сразу показалось. Но мысли начали приобретать некое подобие четкости, только когда он добил весь оставшийся коньяк и закурил вторую сигарету.
Итак...
Вчера утром он был в Брюгге. Это Ицкович вспомнил сейчас совершенно определенно.
Уже хорошо. И что же я делал в Брюгге?
Ох!
– Ну, да: ох и еще раз ох! Вот ведь старый кобель! Впрочем,
не ошибается тот, кто ничего не делает
.
Разумеется, ему не следовало ехать в Брюгге, и уж тем более не нужно было встречаться с Ларисой. Но черт попутал, и вышло, в общем, неплохо. У Лары как раз муж оказался в отъезде... Ну, это можно оставить за скобками, потому что к делу, очевидным образом, не относится. Что было после?
– вот в чем состоит великий датский вопрос!