В третью стражу. Трилогия

Намор Александр

и я журналист, и

з

– MI-6

"

.

– Ох, грехи наши тяжкие!
– вздохнул Федорчук, делая свою запись.
– И как же нас угораздило? Есть идеи, или об этом тоже нельзя вслух?

– А тебе легче станет, если я рожу что-нибудь вроде "сбоя в мировых линиях" или о "пробое пространственно-временного континуума"?
– Степан придвинул к себе листок,

на котором под немецкой и английской строчками было выведено кириллицей

:

"

журналист и я, РОВС, НКВД

", и даже бровь от удивления поднял.
– Ну, мы и попали.

– Мы попали...
– задумчиво пропел по-русски Ицкович и вытянул из кармана пиджака пачку сигарет.

– Ты же, вроде, бросил?
– снова удивился Матвеев.

– Бросишь тут, когда полковое знамя спиздили, - усмехнулся не без горечи Федорчук и тоже потянулся к сигаретам.
– Так что, профессор, так уж и никаких идей?

– Идей море, - Матвеев-Гринвуд поднялся, и на сталинский манер прошелся по комнате, рассматривая простенькие литографии на стенах.
– Конспиративная?

– А то ж, - Ицкович встал и подошел к буфету.
– Выпить кто-нибудь желает?
– спросил он.

Незаметно для себя все трое перешли на русский и говорили теперь гораздо свободнее, но голосов, разумеется, не повышали.

– Вообще-то разговор на серьезную тему...
– Степан с сомнением смотрел на извлеченную из буфета бутылку коньяка и очень характерно дернул губой.

– А я, собственно, и не настаиваю, - пожал плечами Олег, который стал теперь настолько не похож на себя прежнего, что при взгляде на него у Матвеева дух захватывало. Впрочем, имея в виду, новую внешность Витьки и вспомнив, как выглядит сам, Степан эту тему решил "не расчесывать". И так на душе погано - хуже некуда, а тут, как назло, еще и ни одного знакомого лица. Но с другой стороны, лучше так, чем никак. Втроем все же легче как-то.

– Ладно, - сказал он, увидев, как утвердительно кивает Олегу Виктор.
– Плесни и мне немного.

– Заметьте, не я это предложил!
– довольно улыбнулся Ицкович, а вслед за ним "расцвели" и остальные.

– А не может так случиться, что это бред?
– осторожно спросил Федорчук, понюхав свою рюмку.

– Коллективный?
– уточнил Степан.

– У меня бреда нет, - отрезал Ицкович.
– Я себя проверил.

– А это возможно?
– сразу же заинтересовался Виктор.

– Нет, разумеется, - Ицкович тоже понюхал коньяк, но пить не торопился.
– Тут расклад настолько простой, что и говорить не о чем, но, пожалуйста, если уж так приспичило. Допустим, у меня бред, и все это, - он обвел рукой комнату и находящихся в ней людей.
– Есть лишь плод моего воображения. Отлично! Но! Если бред настолько подробен, что внутри него я не только вижу и слышу, но и чувствую, то какая, собственно,

разница, снится мне это или происходит на самом деле. Ведь если я обожгу палец, мне будет больно...

– Это называется солипсизм...
– как бы ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно внятно произнес Матвеев.

– Можешь считать меня последователем Клода Брюне, - пожал широкими плечами "немца" Олег.
– По факту же, я знаю, что я здесь и что вы тоже здесь. Что это значит для меня? Для меня - здесь и сейчас - это единственная реальность, данная мне в ощущениях, и, как это ни дико, мне даже неинтересно знать, каким макаром меня сюда занесло! Что для нас изменится, если мы поверим, что нас, и в самом деле, запихнула сюда юная креолка, читающая на досуге Чехова?

– Какая креолка?
– опешил Федорчук.

– Красивая, - снова пожал плечами Ицкович.
– На Фани Ардан похожа. Ну, помните, она меня ночью на улице поцеловала?!

– Пить меньше надо!
– покачал головой Матвеев.
– Но, ты уж извини, Олежек, не было там никакой мулатки, креолки, или квартеронки. Но ты прав. Потому что старичок, которому мы сдуру, да с пьяных глаз чуть не полторы тонны евро отдали, в Хароны тоже не годится.

– Какой старик?
– почти в один голос воскликнули, донельзя удивленные, Федорчук и Ицкович.
– Какой такой Харон?

– Вы что, не помните старика?
– подозрительно сузил глаза Степан.
– И про деньги... и про желание?

– Нет, - покачал головой Ицкович.
– Постой! Витя, а у тебя кто был?

– У меня...
– Виктор провел пальцем по узким усикам, начиная уже догадываться, куда клонит Олег.
– Разумеется, мужика в военной форме никто из вас ночью не видел?

– Нет, а кто он?
– с новым интересом поинтересовался Матвеев.

– Прапорщик Прокопенко... он у меня в Афгане старшиной роты...

– То есть, каждый из нас видел, что-то такое, чего не видели другие, - кивнул явно довольный своей проницательностью Ицкович.
– Но даже если эти трое и заслали нас сюда, что с того?

– Н-да, - Федорчук опрокинул рюмку, выдохнул воздух носом и закурил, наконец, сигарету, которую так и крутил в пальцах.

– И без возврата...
– кивнул Степан и тоже выпил.
– Во всяком случае, исходить следует из худшего, - добавил он, возвращая пустую рюмку на стол.
– Наши там, а мы здесь... навсегда.

– А я о чем?
– Олег загасил в пепельнице окурок и, вытряхнув из пачки новую сигарету, "обстучал" ее об стол.
– Жены, дети... Если на этом зациклиться, мы действительно быстро спятим. Я "пятить" не желаю. Они живы, здоровы, а мы... Мы здесь. Из этого и надо исходить.

– То есть, - по глазам было видно, что "белогвардейцу" Федорчуку, ох как, сейчас не сладко, но голос Вощинина звучал ровно.
– Ты предлагаешь оставить Герцена за кадром, и сразу перейти к Чернышевскому?