В третью стражу. Трилогия

Намор Александр

1 января 1936 года

Гости ушли. Олег еще раз измельчил пепел от сгоревшего листа бумаги, выбросил мусор, убрал со стола, и, вернувшись к окну в гостиной, задумался. На улице уже было темно. Ночь не ночь, но зимний вечер, да еще и облачность низкая, и ощущение такое, что вот-вот пойдет дождь.

Постояв так с минуту, Олег пожал плечами и, подойдя к буфету, достал вторую бутылку. На самом деле, сняв эту квартиру три дня назад, Баст фон Шаунбург купил три бутылки коньяка, шоколад, кофе и сигареты, чтобы иметь все это под рукой на случай серьезного

разговора. Теперь вот предусмотрительность фрица и пригодилась: тащиться в кабак, определенно, не хотелось, а между тем Ицковичу было о чем подумать, но если думать, то в комфорте. В этом смысле еврей и немец вполне сходились в своих вкусах. Оба были сибаритами, вот в чем дело.

Ицкович усмехнулся своим мыслям, поставил бутылку на стол и отправился на кухню варить кофе. Ему предстояло обсудить тет-а-тет с самим собой несколько крайне важных вопросов, поскольку главную проблему он для себя уже решил. Никуда он, разумеется, не поедет. И не сказал об этом вслух только по одной причине. Пойми Степа и Витя, что он остается, останутся, пожалуй, и они. А вот этого Олег не хотел. Рисковать своей дурной головой, это одно, чужими - совсем другое.

Последняя "фраза" ему понравилась, а тут еще и кофе поспел - совсем хорошо. И он улыбнулся, между делом закуривая и рассеянно глядя на пузырящуюся кофейную гущу. А в голове - смешно, но именно так - в голове уже звучала тревожная мелодия "Прощания славянки"...

Глава

4

.

Как вас теперь называть

1.

Татьяна Драгунова, экспресс

"Москва-Париж"

,

25 декабря 2009 года

– Семь пик... вист... пас, ложимся? Ход? Дядин! Стоя!
– в соседнем купе мужики айтишники с примкнувшим к ним замом генерального резались под коньячок в преферанс и громко рассказывали пошлые анекдоты, сопровождаемые взрывами хохота и шиканьем "тише, господа! Там женщины"!

Татьяна прекрасно понимала, кого именно под словом "женщины" имеют в виду сотрудники мужеска пола, и даже жест в сторону своего купе представила, улыбнулась, отложила книгу - "Почитаешь тут!", - отдернула занавеску и под перестук колес стала смотреть в темноту.

Снега не было уже в Бресте. За окном висела сплошная облачность с намеком на дождь - ни звезд, ни луны. Мелькающие там и здесь россыпи огоньков городков и деревень, черные поля; быстро бегущие серые сосны и елки; голые - без листьев и чуть белее - стволы берез, подсвеченные неровным мелькающим светом из соседних вагонов.

Поезд шел с изрядной скоростью.

Низкий гудок локомотива превратился в пронзительный свист и заставил вздрогнуть.

Вагон дернулся. На мгновенье стало темно, Татьяна зажмурилась, - под закрытыми веками летали белые

мушки - и через пару секунд все-таки открыла глаза...

За окном в ярком свете луны белели бесконечные, укрытые снегом поля, яркие звезды до горизонта, вдоль полотна - деревья в белых шапках, и ни единого электрического проблеска.

Свист смолк. Снаружи пролетел сноп искр, резко потянуло гарью.

"Что случилось?"...
– Татьяна не додумала мысль, как тут же эхом в голове отозвалось "Que se passe-t-il?... La locomotive s'est cassee?" - и почему-то возник образ паровоза.

"Паровоз? Какой паровоз?!"

Только тут Татьяна осознала изменения в пейзаже за окном и заметила, что на столике перед ней появилась лампа с розовым абажуром антикварной конструкции. Она протянула руку и щелкнула выключателем... Пластик и синтетика отделки купе сменились бронзой и деревом, пространства до противоположенной стены стало больше и там оказалась еще одна дверь! Татьяна резко встала, успев подумать "ноги затекли" и ударилась коленной чашечкой о стойку крепления столика.

– Ммммлять...
– вырвалось вслух непроизвольно, и также непроизвольно добавилось - Мммerde...

Острая боль полыхнула искрами в глазах, Татьяна откинулась назад на сиденье, боль исчезла, но и тело она перестала чувствовать, притом что видела как собственная рука потянулась к колену...

"Собственная?"

И тут же услышала речь, совершенно определенно истекающую из ее собственных уст, но воспринимаемую ею как-то со стороны, словно чужую:

– Ма-шье-нэ-са-ль!

"Матерюсь! По-французски!!? Как?!" - и эхом откликнулось в голове: - "Больнооо... А как еще я могу ругаться?! Что происходит???"

"Похоже, я брежу...Я - ку-ку?"

"Ущипнуть", - в смысле "ущипнуться", вспомнилось вдруг народное средство. Но там, вроде бы, речь шла о выявлении сна, или нет?

"Коленка болит!"

"Не чувствую".

"Ущипну!"

– Ай!
– на этот раз Татьяна почувствовала не только боль, но и руки, и ноги, и...

"Здорово я треснулась!"

"Я не чувствую!!!"

"Ох!
– Татьяна попыталась "взять себя в руки" - Кажется, это называется раздвоение личности... Шизофрения!"

И эхо в голове тут же откликнулось, объясняя то, чего Татьяна отроду не знала: "Shizo - раскалывать, френ - ум, рассудок. Это на древнегреческом".

"О как!
– ей стало весело - "Я теперь что, и греческий знаю и древний?"

"Si, madam, а в лицее вы что учили?"

"В лицее? В каком, нахрен, лицее? Ты кто?"

"Я?! Я - Жаннет, Жаннет Буссэ. А ты?"

"Голова ужасно болит... У тебя или у меня?"

"Голова моя - значит у меня, но я не чувствую..."

"Вот так, голова твоя, а болит, как моя собственная!"

"А я захотела чтоб боль прошла - теперь и тела не чувствую, но вижу-слышу-обоняю".

"Запах чувствуешь? Почему гарью тянет? Аааа... Это же паровоз! Откуда он взялся? Сто лет как их уже..."

"А что должно быть? Это же поезд, а раз поезд..."

"Ох! Я не помню, когда последний раз "живой" паровоз видела! Стой! А год, год какой на дворе?"