В третью стражу
Шрифт:
— B'esame, B'esame mucho, — подхватывает Олег, играющий, все так же склонившись к инструменту
— B'esame, B'esame mucho…
— Como si fuera esta noche la ultima vez. — Ах, какой у Олега голос, какой тембр, и как откликаются на него ее натянутые нервы.
B'esame, B'esame mucho, — и кровь бежит по жилам в этом ритме, и жаркая нега мексиканской ночи — здесь и сейчас, и словно бы не Олег, а она сама кричит кому-то — Басту, Олегу, ЕМУ! — сквозь плывущую над головой ночь:
B'esame, B'esame mucho, Que tengo miedo tenerte, y perderte despues…Но и Виктор не молчит, ведет свою отдельную — русскую — партию, легко ложащуюся в ритм великолепной мелодии:
— Жги меня, жги меня страстью…. — B'esame, B'esame mucho… Два голоса, два языка, одна любовь… Жги меня, жги меня страстью Так, словно нам эту ночь пережить не дано. Губ огнём жги меня страстно. Ах, неужель, мне утратить тебя суждено? Быть бы всегда с тобой рядом, Ласкать тебя взглядом, Тобою дышать. Что если завтра с тобою Судьба мне готовит Разлуку опять? [206]206
Моя прекрасная леди.
— Олег, помоги, пожалуйста…
— Не в службу, а в дружбу…
— Степа, тебя не затруднит?…
Вокруг нее разворачивалась какая-то несуетливая, но активная деятельность: кто-то куда-то шел и что-то там двигал, или приносил оттуда, или еще что-то такое делал, но это мужчины, разумеется, а они с Олей приземлились на диванчик и только и делали, что «чирикали» между собой, улыбались, потягивая абсент — «Любительница абсента… или там был любитель? [207] » — дымили… Таня захотела вдруг попробовать «олькиных сигареток», но Олег решительно забрал их и у той, и у другой.
207
Драматический баритон — голос более тёмного звучания, большой силы, мощного звучания на центральном и верхнем участках диапазона. Партии драматического баритона более низки по тесситуре, но в моменты кульминации поднимаются и до предельных верхних нот.
Меццо-сопрано (итал. mezzo-soprano от mezzo — половина, середина и soprano — верхний) — женский оперный певческий голос с рабочим диапазоном от «ля» малой октавы до «ля» второй октавы, то есть на терцию ниже, чем у сопрано, и выше, чем у контральто. Различают высокое (лирическое) меццо-сопрано и низкое меццо-сопрано.
Бельканто (итал. bel canto — «красивое пение») — итальянский стиль пения.
— Хватит! Хватит с вас… абсента… Крыша поедет.
А потом в гостиной возник Степан — «Ведь его зовут Степан, не так ли?» — и громогласно объявил, что
— Сегодня обойдемся без прислуги, — Сказал Виктор, отвечая на немое удивление Ольги. — А завтра… Но завтра придется и за языком следить, и… базар фильтровать, — усмехнулся он. — А то неровен час…
— А что там так вкусно пахнет? — Спросила Таня, которая, кажется, еще секунду назад не испытывавшая и тени чувства голода, а сейчас буквально захлебывалась слюной.
— О! — Сказал Олег. — Это нечто! — И он зажмурился в шуточном предвкушении. — Айнтопф [208] !
208
У Тани или у Жаннет, или, возможно, у обеих, в голове крутятся неясные аллюзии на тему абсента. В данном случае, речь явно идет о двух знаменитых картинах: «Любительница абсента» Пикассо и «Любитель абсента» Эдуарда Мане.
— Айнтопф? — На самом деле Таня не спрашивала. Жаннет про этот супчик могла целую лекцию прочесть, но вышел-то как раз вопрос. Вышел и паровозиком потянул за собой оживленный обмен мнениями.
— Айнтопф? — Переспросила Таня, принюхиваясь к ароматам, поднимавшимся над чугунком, и одновременно кося «голодным» взглядом на блюдо с хамоном.
— Знаешь, что такое суп гуляш? — Спросила Оля.
— Ну, — скептически прищурилась Таня. Выражение это в приблизительном переводе должно было означать нечто вроде, «давай-давай — учи ученого!» Но вот беда, вменяемость Ольги нынче явно была весьма относительной, и никаких подтекстов и скрытых смыслов она напрочь не читала. Просто не могла.
— Так это то же самое, только по-немецки, — благожелательно сообщила юной француженке болгарская баронесса.
— Ну, я бы не стал столь опрометчиво отождествлять наш айнтопф с вашим гуляшом, — возразил Баст фон Шаунбург своей австрийской кузине.
— И не сопоставляй! — Встрял в разговор Виктор, который в этот как раз момент вооружился половником и снял с кастрюли крышку, выпустив на волю волну ароматного пара. — Это вообще-то наварен.
— О це велике хохлятское відкриття! — Не без ехидства усмехнулся Ицкович. — А что такое наварен, по-твоему, как не французский айнтопф?
— Спочатку навчись нашей мовоі размовляти, пацан!! — Не остался в долгу Федорчук.
— А що я не так сказав? — Откровенно осклабился довольный своим лингвистическим подвигом Ицкович.
— Брейк! — Движением рефери на ринге поднял над головой руки Матвеев. — Все в сад! Можно подумать, сами еду готовили!
— А хоть бы и так! — Улыбнулся Виктор, а Татьяна вдруг вспомнила, где и когда в последний раз ела айнтопф… бельгийский айнтопф. И с кем. Но Олег на нее сейчас не смотрел.
От еды Жаннет несколько осоловела, но и то сказать: человек чуть ли не полдня маковой росинки во рту не держал.
«Нет, тут я, пожалуй, переборщила чуток, про маковую росинку… Табак вполне сопоставим, а табака было…»
Но зато на сытый желудок так хорошо пилось шампанское, что они и глазом моргнуть не успели, как ополовинили немаленькую бутылку.
«Магнум это же полтора литра? Или… два?»
— И знаешь, вот читал неоднократно и слышал не раз, — Майкл стоял рядом с ней и рассказывал что-то, тоже, по-видимому, ей, но сама Жаннет — хоть убей — не помнила, когда и как оказалась в этом кресле, и о чем говорит Гринвуд совершенно не представляла. — Но сам… Нет, не то, чтобы не верил! Верил, разумеется. Как не поверить, если человек говорит, что так было! Я думаю, ты меня понимаешь… Да… Вон, Олежек рассказывал, когда его танк подожгли…