В Венеции
Шрифт:
— Как забыть этот случай, синьор!
— Так эта самая Виолетта Пьеполо-теперь твоя госпожа, и нам остается только водворить ее в замок, где я не побоюсь ни самой Венеции, ни ее агентов.
Гондола подвигалась к намеченной цели, так как разговор не мешал Джино направлять гондолу к Лидо. По мере того, как береговой ветер становился сильнее, суда, шедшие впереди них, все удалялись, и когда дон Камилло достиг песчаной отмели, отделяющей лагуны от Адриатики, многие из них прощли уже выход и направлялись в залив, придерживаясь каждый своего курса. Дон Камилло не сомневался теперь,
— Ты ведь знаешь, Джино, что один из моих вассалов, хозяин «Прекрасной Соррентинки», находится теперь в порту?
— Точно так, синьор, и я его знаю лучше, чем свои грехи.
— Так вот, поди отыщи мне его. Я кой-что придумал и хочу воспользоваться его фелукой; но раньше необходимо узнать, легка ли она на ходу.
Расхвалив усердие и фелуку своего приятеля, Джино поспешно отъехал от берега.
На острове Лидо есть еврейское кладбище — бесплодное место, одинаково открытое горячему южному ветру и леденящему ветру Альп.
Дон Камилло вышел здесь на берег. Вместо того, чтобы делать лишний обход берегом, он решил пройти здесь, чтобы скорее достигнуть песчаных холмов на другом берегу Лидо. Вынув шпагу из ножен, он вступил на кладбище. Он был уже на середине его, как вдруг заметил среди могил человеческую фигуру. Дон Камилло сжал шпагу и пошел прямо на незнакомца. Тот, услышав шаги, остановился и, может быть, в знак миролюбия скрестил руки на груди.
— Ты выбрал для прогулки время и место, располагающие к размышлению, — сказал, приближаясь, неаполитанец. — Ты не еврей и не лютеранин, оплакивающий кого-нибудь из твоих близких?
— Я венецианец, как вы, дон Камилло Монфорте.
— А! Так ты меня знаешь! Ты Баттисто, бывший мой гондольер?
— Нет, синьор, вы ошибаетесь: я не Баттисто.
Незнакомец повернулся к луне, свет которой упал на его лицо.
— Джакопо! — воскликнул герцог, задрожав, как это невольно делали все в Венеции, встретив неожиданно горящий взор браво.
— Да, синьор, я — Джакопо!
Шпага блеснула в руках дона Камилло.
Браво улыбнулся, но его руки остались скрещенными.
— Зачем ты встал на моей дороге в этом уединенном месте?
— На том же самом основании я могу спросить герцога святой Агаты, что привело его в такой поздний час на еврейские могилы?
— Не время для шуток, тем более, что я никогда не шучу с людьми твоей репутации. Но только знай, что нелегко дадутся тебе деньги, которые ты задумал получить от подославших тебя, чтобы убить меня.
— Успокойтесь и вложите вашу шпагу в ножны, синьор. Здесь нет никого, кто думал бы причинить вам зло. Мы уже с вами виделись, дон Камилло Монфорте, и тогда у вас было больше доверия ко мне.
— Странно, зачем ты мог попасть сюда? Ты не из таких, чтоб действовать без причины и без цели.
— Я ищу простора и морского воздуха, и здесь только я могу дышать
— Неправда, у тебя была еще какая-нибудь причина, Джакопо.
— Да, синьор, вы не ошиблись, мне противен этот город преступлений.
— Это странно слышать от…
— От браво? Можете смело произнести это имя: мое ухо привыкло к нему. Но кинжал наемного убийцы почтеннее меча мнимого правосудия здешнего правительства… Люди без чести и без жалости!
— Я теперь понимаю тебя, Джакопо: ты изгнан. Ропот народа дошел до Сената, и Сенат лишил тебя своего покровительства.
Взгляд, брошенный на него Джакопо, был настолько двусмысленный, чго дон Камилло взялся невольно за шпагу.
— Синьор, — сказал браво, — как бы то ни было, а все же случалось, что дон Камилло Монфорте считал меня достойным своих поручений.
— Я этого не отрицаю… Но теперь мне многое становится понятным. А, злодей, так это тебе я обязан потерей моей жены! Ведь тебя я звал в начальники над отборным отрядом, который я собирал, чтобы устроить бегство дорогой мне девушки… И, узнав подробности моего плана, ты предал меня!
— Вы ошибаетесь, синьор. Моя служба при Совете Трех не позволяла мне принять ваше предложение, иначе я был бы рад счастью двух влюбленных. Я принадлежал Сенату, но теперь я все с ним покончил.
— Я верю тебе, Джакопо; твое лицо и твой голос заставляют меня тебе верить; они искренни. Но меня обманули в ту минуту, когда я больше всего был уверен в успехе. Злодеи скопировали мою гондолу, ливреи моих служащих, они отняли у меня мою жену… Но ты молчишь, Джакопо?
— Что могу я вам ответить, синьор? Вас обмануло такое государство, где начальник не смеет поверять тайны своей жене. Венеция отняла у вас вашу супругу за то, что вы хотели похитить у правительства имущество, которое оно считало своим. Вы затеяли серьезную игру, дон Камилло, и вы ее проиграли. Чтобы удовлетворить ваши желания и добиться ваших прав от Сената, вы обещали Венеции хлопотать за нее в Испании.
Дон Камилло смутился при этих словах браво.
— Чему вы удивляетесь, синьор? Вы забываете, что я долго вращался среди тех, кто умеет осторожно взвешивать выгоды каждого политического вопроса. На их устах ваше имя часто бывало…
— Отлично! Но объясни мне, каким способом они узнали о моем замысле? Ведь я говорил об этом только тем, кто мне внушал доверие.
— Дон Камилло, не забудьте, что из ваших слуг нет ни одного, кто не состоял бы на жаловании у Сената, исключая разве Джино. И им платится не только за то, что они донесут на вас, но и за донос на своих товарищей.
— Может ли это быть?
— Вы в этом сомневаетесь, синьор? — спросил Джакопо, любуясь искренним удивлением неаполитанца.
— Как ты можешь служить подобным людям, Джакопо?
— Мы не господа своего счастья, дон Камилло. Если бы это было иначе, то вы не стали бы прибегать к влиянию своего родственника в пользу республики. Да, мне много пришлось перенести, и если я все выдержал, то только оттого, что меня поддерживало кое-что более сильное, чем Сенат. Но, дон Камилло, есть преступления, которые нельзя терпеть.