В водовороте
Шрифт:
Елена все это время полулежала в гостиной на диване: у нее страшно болела голова и на душе было очень скверно. Несмотря на гнев свой против князя, она начинала невыносимо желать увидеть его поскорей, но как это сделать: написать ему письмо и звать его, чтобы он пришел к ней, это прямо значило унизить свое самолюбие, и, кроме того, куда адресовать письмо? В дом к князю Елена не решалась, так как письмо ее могло попасться в руки княгини; надписать его в Роше-де-Канкаль, - но придет ли еще туда князь?
Тот, впрочем, без всякого
Елена при этом сейчас же привстала на диване; Марфуша бросилась отворять дверь; г-жа Жиглинская тоже, будто бы случайно, выставилась в переднюю.
Это, как и ожидали все, приехал князь.
– Дома Елена Николаевна?
– спросил он.
– Дома, пожалуйте!
– ответила за Марфушу Елизавета Петровна.
Князь вошел.
– Благодарю!
– сказала, проворно и почти насильно схватив его руку, Елизавета Петровна.
– Я Елене не говорила, и вы не говорите, - прибавила она почти шепотом.
– Зачем же говорить ей!
– произнес князь и поспешил уйти от Елизаветы Петровны.
– Вы больны?
– сказал он обеспокоенным голосом, входя в гостиную к Елене и протягивая ей руку.
– Больна!
– отвечала ему та довольно сухо.
– Но чем же?
– Голова болит!
– говорила Елена. Намерение ее разбранить князя, при одном виде его, окончательно в ней пропало, и она даже не помнила хорошенько, в каких именно выражениях хотела ему объяснить поступок его. Князь, в свою очередь, тоже, кажется, немножко предчувствовал, что его будут бранить. Вошедшая, впрочем, Марфуша прервала на несколько минут их начавшийся разговор.
– Маменька приказала вам сказать, - обратилась она к Елене, - что они со мной сейчас уезжают к Иверской молебен служить, а потом к Каменному мосту в бани-с.
Князь при этом не удержался и улыбнулся, а Елена сконфузилась.
– Как ты, однако, глупа, Марфуша!
– проговорила она.
При этом Марфа уже покраснела и сейчас же скрылась, а через несколько минут действительно Елизавета Петровна, как это видно было из окон, уехала с ней на лихаче-извозчике. Дочь таким образом она оставила совершенно с глазу на глаз с князем.
– Ну, подите сюда и сядьте около меня!
– сказала ему Елена.
Князь подошел и сел около нее.
Елена положила ему голову на плечо.
– Что, много изволили с супругой вашей вчера любезничать?
– спросила она его насмешливо.
– Напротив-с, очень мало!
– отвечал он ей тоже насмешливо.
– Я думаю!..
– воскликнула Елена.
– Ах, какой, однако, ты гадкий человек - ужас!
– прибавила она, протягивая свои красивые ноги по дивану.
– Но чем же, однако, позвольте вас спросить?
– сказал князь, все еще желавший и продолжавший
– А тем, что... ну, решился провести этот день с женой. И скажи прямо, серьезно, как вон русские самодуры говорят: "Хочу, мол, так и сделаю, а ты моему нраву не препятствуй!". Досадно бы, конечно, было, но я бы покорилась; а то приехал, сначала хитрить стал, а потом, когда отпустили, так обрадовался, как школьник, и убежал.
– Ты в самом деле меня за какую-то дрянь совершенную почитаешь... проговорил князь уже не совсем довольным голосом.
– Да ты дрянь и есть!
– подхватила Елена и сама при этом, как бы не удержавшись, взглянула ему с нежностью в лицо.
– Так вот же тебе за это по русскому самодурству, если оно так тебе нравится!
– сказал князь и слегка приложил свою руку к щечке Елены.
Она схватила его руку и начала ее целовать, целовать!
– Милый мой, ангел мой, я ужасно тебя люблю!
– шептала она.
– А я разве меньше тебя люблю?
– шептал тоже князь, целуя ее в лицо.
– Меньше!.. Постой, однако, - проговорила Елена, приподнимаясь с дивана, - мне что-то тут нехорошо, - прибавила она, показывая на горло. Ужасно какой противный вкус во рту.
– Но ты не скушала ли чего-нибудь?
– Нет, у меня с неделю это чувство... Какое-то отвращение почти от всякой пищи!
– Может быть, это симптомы чего-нибудь?
– спросил князь.
– Может быть!.. Но, друг мой, - продолжала Елена каким-то капризным голосом, - мне хочется жить нынче летом на даче в Останкине. Я, помню, там в детстве жила: эти леса, пруды, дорога в Медведково!.. Ужасно как было весело! Я хочу и нынешнее лето весело прожить.
– Что ж, и отлично!
– подхватил князь.
– А ты будешь ли ко мне каждый день ездить?
– спросила Елена.
– Я и сам там найму, чем мне ездить, - отвечал князь.
– Скажите, пожалуйста!.. Но вы забыли, как княгиня еще позволит вам это.
– Я княгиню и спрашивать не буду, а скажу ей только, что мы переедем туда.
– Ах, какой ты здесь храбрый, ужасно какой храбрый!
– воскликнула Елена.
Князю заметно уж стало и не нравиться такое подсмеиванье над ним.
– Ревность никак не высокое чувство и извинительна только самым необразованным людям!
– проговорил он, нахмуривая лоб.
– Я это знаю очень хорошо!
– возразила Елена.
– Но она в таком только случае не извинительна, когда кто прямо говорит: "Я вас не люблю, а люблю другую!", а если говорят напротив...
– А если говорят напротив, так так, значит, и есть!
– перебил ее резко князь.
– И чем нам, - прибавил он с усмешкою, - предаваться бесполезным словопрениям, не лучше ли теперь же ехать в Останкино и нанять там дачи?
– Ах, я очень рада!
– воскликнула Елена в самом деле радостным голосом.