В водовороте
Шрифт:
– Ну, эти львы ваши, кузина, вам сломят когда-нибудь голову, - заметил ей князь.
– Ах, мой милый!.. Ils feront tres bien!.. [109]– отвечала, слегка вздохнув, Анна Юрьевна.
– Я так часто в жизни моей близка была сломать себе голову, но не успела только, так пусть же они мне помогут в этом... Ваши занятия в конце мая совершенно окончатся?
– отнеслась она затем к Елене, как бы чувствуя необходимость ее немножко приласкать.
– Да!
– отвечала та ей сухо.
109
Они
Она очень хорошо видела, что Анна Юрьевна, говоря с ней, почти насилует себя. Досада забушевала в сердце Елены против Анны Юрьевны, и, в отмщение ей, она решилась, в присутствии ее, посмеяться над русской аристократией.
– Мне очень бы желалось знать, - начала она, - что пресловутая Наталья Долгорукова [19] из этого самого рода Шереметевых, которым принадлежит теперь Останкино?
– Из этого!
– отвечала Анна Юрьевна с несколько надменным видом.
– Не правда ли, que c'est un etre tres poetique?.. L'ideal des femmes russes! [110] .
110
что это очень поэтичное существо?.. Идеал русских женщин! (франц.).
Елена сделала гримасу.
– По-моему, она очень, должно быть, недалека была, - проговорила Елена.
Анна Юрьевна взглянула на нее вопросительно.
– Потому что, - продолжала Елена, - каким же образом можно было до такой степени полюбить господина Долгорукова, человека весьма дурных качеств и свойств, как говорит нам история, да и вообще кого из русских князей стоит так полюбить?
– Князь! Remerciez pour се compliment; inclinez vous!.. [111]– воскликнула Анна Юрьевна к князю.
111
Благодарите за такой комплимент; кланяйтесь! (франц.).
– Я потому и позволяю себе говорить это в присутствии князя, подхватила Елена, - что он в этом случае совершенно исключение: в нем, сколько я знаю его, ничего нет княжеского. А шутки в сторону, - продолжала она как бы более серьезным тоном, - скажите мне, был ли из русских князей хоть один настоящим образом великий человек, великий полководец, великий поэт, ученый, великий критик, публицист?.. Везде они являются дилетантами, играют какую-то второстепенную роль. Суворов был не князь; Пушкин, несмотря на свои смешные аристократические замашки, тоже не князь, Ломоносов не князь, Белинский не князь, Чернышевский и Добролюбов тоже не князья!
– Ну, а князь Пожарский [20] , например?..
– перебила ее Анна Юрьевна, слушавшая весьма внимательно все эти слова ее.
Елена при этом мило пожала плечами своими.
– По-моему-с, он только человек счастливой случайности, - сказала она.
– И кто в это действительно серьезное для России время больше действовал: он или Минин - история еще не решила.
– Пожарский что?
– заметил и князь.
– Вот Долгорукий, князь Яков Долгорукий [21] - то другое дело, это был человек настоящий!
– Это тот, который царские указы рвал?.. Но разве одна грубость и дерзость дают право на звание великого человека?
–
– Но кроме там вашего князя Якова Долгорукова мало ли было государственных людей из князей?
– воскликнула Анна Юрьевна.
– Сколько я сама знала за границей отличнейших дипломатов и посланников из русских князей!..
– О, если вы таких людей разумеете великими, то, конечно, их всегда было, есть и будет очень много, - проговорила Елена.
– Но каких же вы-то разумеете великими людьми?
– спросила ее Анна Юрьевна уже с некоторою запальчивостью.
– Я разумею великим человеком только того, - отвечала Елена, - кто создал что-нибудь новое, избрал какой-нибудь новый путь, неизвестный, по крайней мере, в его народе; а кто идет только искусно по старым дорожкам это, пожалуй, люди умные... ловкие в жизни...
– Но как же в жизни различить, кто идет по новым путям или по старым? воскликнула Анна Юрьевна.
– La vie n'est pas un champ [112] , где видно, что есть дорога или нет... Вы говорите, моя милая, какую-то утопию!
112
Жизнь не поле (франц.).
– Почему же я говорю утопию?
– спросила Елена удивленным голосом: ее больше всего поразило то, с какой это стати и в каком значении употребила тут Анна Юрьевна слово "утопия".
– Решительную утопию!
– повторила та настойчиво с своей стороны.
Анна Юрьевна простодушно полагала, что утопиею называется всякая ложь, всякий вздор.
– Ну, однако, поедемте, пора!
– сказал вдруг князь, вставая и обращаясь к Елене.
Он, кажется, несколько опасался, чтобы разговор между дамами не достигнул еще до больших резкостей.
– Пора!
– отозвалась с удовольствием и Елена.
Анна Юрьевна, несмотря на происшедший спор, постаралась проститься с Еленой как можно радушнее, а князя, когда он пошел было за Еленой, приостановила на минуту.
– Посмотри, как ты девочку изнурил: ее узнать нельзя, - проговорила она ему шепотом.
– Подите вы, изнурил!..
– отвечал ей со смехом князь.
– Непременно изнурил!.. Она, впрочем, преумненькая, но предерзкая, должно быть...
– Есть это отчасти!
– отвечал князь, еще раз пожимая руку кузины и уходя от нее.
Когда он завез Елену домой, то Елизавета Петровна, уже возвратившаяся и приведшая себя в порядок, начала его убедительно упрашивать, чтобы он остался у них отужинать. Князь согласился. Елена за ужином ничего не ела.
– Вы, кажется, хотите голодом себя уморить?
– заметил ей князь.
– Все противно!
– отвечала ему Елена.
Елизавета Петровна при этом ответе дочери внимательно посмотрела на нее.
VII
В самый день переезда Григоровых на дачу их постигнул траур; получена была телеграмма, что скоропостижно скончался Михайло Борисович Бахтулов. Князю Григорову непременно бы следовало ехать на похороны к дяде; но он не поехал, отговорившись перед женой тем, что он считает нечестным скакать хоронить того человека, которого он всегда ненавидел: в сущности же князь не ехал потому, что на несколько дней даже не в состоянии был расстаться с Еленой, овладевшей решительно всем существом его и тоже переехавшей вместе с матерью на дачу.