В водовороте

Писемский Алексей Феофилактович

– Совершенно такие существуют!
– отвечал князь, нахмуривая брови: ему было уже и досадно, зачем он открыл свою тайну барону, тем более, что, начиная разговор, князь, по преимуществу, хотел передать другу своему об Елене, о своих чувствах к ней, а вышло так, что они все говорили о княгине.

– Странно, очень странно, - сказал ему на это барон, в самом деле, как видно, удивленный тем, что слышал.

В это время из сада под окном флигеля раздался голос княгини.

– Эдуард Федорыч!
– крикнула она оттуда.
– Не хотите ли прогуляться со мной по Останкину?

–

Ах, очень рад!
– воскликнул тот и, сейчас же встав и схватив свою соломенную шляпу, пошел к княгине.

– И я с вами пойду!
– подхватил князь и тоже пошел за бароном.

Княгиня, кажется, не ожидала увидеть мужа.

– А ты разве дома еще?
– спросила она его.

– Дома!
– отвечал князь.

– Мы в сад не пойдем; там из Москвы наехало купечество, а потому толпа ужасная!
– говорила княгиня.

– А барон, напротив, стремится к замоскворецкому купечеству: партию хочет себе составить посреди их!
– заметил князь.

– Партию вы хотите между купчих составить?
– спросила княгиня барона как бы несколько укоризненным голосом.

– Это ваш супруг мне предлагает, - отвечал тот.

Разговаривая таким образом, они шли по дороге к Марьиной роще, и когда вышли в поле, то княгиня, которая была очень дальнозорка, начала внимательно глядеть на ехавшую им навстречу пролетку с дамой.

– Это, кажется, Елена?
– спросила она мужа.

– Да, она, - произнес тот протяжно.

Он уже давно узнал Елену, возвращавшуюся из Москвы. О том, что Жиглинские будут в Останкине жить и даже переехали с ними в один день, князь до сих пор еще не говорил жене.

– Она, вероятно, к нам едет!
– прибавила княгиня.

– Не думаю, скорее домой!
– возразил князь.

– Стало быть, она здесь живет?
– произнесла княгиня, устремляя на мужа внимательный взгляд.

– Здесь!
– отвечал он ей почти сердито.

Елена в это время подъехала к ним очень близко. Сначала она, видимо, недоумевала - выйти ли ей из экипажа или нет; наконец, заметно пересилив себя, она сошла и прямо обратилась к княгине.

– Bonjour, princesse!
– произнесла она как бы радостным голосом.

– Bonjour!
– отвечала княгиня.
– А вы в Останкине тоже живете? присовокупила она после короткого молчания.

– В Останкине!
– сказала Елена.

– А давно ли переехали?

– Недели две.

Княгиня сделала при этом знаменательную мину.

Князь же с своей стороны спешил познакомить Елену с бароном.

– Барон Мингер!.. Mademoiselle Жиглинская!..
– отрекомендовал он их друг другу.

Елена довольно равнодушно поклонилась барону, но тот с удовольствием оглядел ее с головы до ног; все пошли потом обратно в Останкино.

– Это именно та особа, о которой я вам говорил, - сказал негромко барону князь.

– А!..
– произнес тот.

У ворот сада дамы стали прощаться; после того разговора, который произошел у них при встрече, они не сказали между собою больше ни полслова.

– Прощайте, княгиня!
– произнесла Елена как бы отдыхающим от удушья голосом.

– Прощайте, - сказала и та не без удовольствия.

– Заходите как-нибудь к нам!
– сказала Елена князю,

садясь на своего извозчика.

– Непременно!
– отвечал тот.

Княгиня после того, ссылаясь на нездоровье, ушла к себе в дом, а мужчины прошли в свой флигель и стали играть на бильярде. Разговор об Елене и о княгине между ними не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.

VIII

После описанной нами прогулки княгиня в самом деле видно расхворалась не на шутку, потому что дня два даже не выходила из своей комнаты. В продолжение всего этого времени князь ни разу не зашел к ней; на третье утро, наконец, княгиня сама прислала к нему свою горничную.

– Княгиня приказали вас спросить, что могут они послать за Елпидифором Мартынычем?
– доложила ему та.

– А разве княгине не лучше?
– спросил князь как бы несколько встревоженным голосом.

– Никак нет-с, - отвечала горничная.

– Но почему же именно за Елпидифором Мартынычем?
– произнес князь и пошел к жене.

Княгиню застал он неодетою, с дурным цветом лица, с красными и как бы заплаканными глазами.

– Чем вы больны?
– спросил он ее, хотя и догадывался о причине ее болезни.

– И сама хорошенько не знаю!
– отвечала княгиня, стараясь не глядеть на мужа.

– Но что за сумасшествие посылать за болваном Иллионским, - возразил он.

– Потому что я ему больше других докторов верю, - отвечала княгиня холодно и равнодушно.

– Но я-то ему не верю и не могу позволить ему лечить тебя!
– проговорил резко князь.

Княгиня слегка пожала плечами.

– В таком случае я останусь без доктора, - произнесла она.

Ответ этот, видимо, взбесил князя, но он сдержал себя.

– Зачем же вы в таком случае спрашивали меня? Посылайте, за кем хотите!
– произнес он и затем, повернувшись на каблуках своих, проворно ушел к себе: князь полагал, что княгиня всю эту болезнь и желание свое непременно лечиться у Елпидифора Мартыныча нарочно выдумала, чтобы только помучить его за Елену.

Княгиня действительно послала за Елпидифором Мартынычем не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она думала, что князь идеально был влюблен в Елену, и совершенно была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой книги, философствуют о разных возвышенных предметах, но никак не больше того. Когда князь сказал княгине, что они переедут на дачу в Останкино, то она была очень рада тому. Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал не бывать дома, - это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.