В военном воздухе суровом
Шрифт:
Впервые за наступление мы начали летать с твердого покрытия, самолеты отрывались легко. Тогда я вспомнил случай, как еще на "точке номер три", под Грозным, мой ведомый старший сержант Илья Михайлов вернулся с задания с двумя несброшенными бомбами и как за это происшествие был наказан Холобаевым я. Командир полка не стал распекать молодого летчика, а спокойно сказал мне:
– В следующий вылет сверх полной нагрузки сам отвезешь на цель и две его бомбы.
И я надолго запомнил, как с грунтового аэродрома поднял лишних 200 килограммов, а здесь, в Краснодаре, - бетон. Увеличивая нагрузку,
Летать приходилось не только над сушей, но и над морем. Появились для нас и новые цели - немецкие быстроходные десантные баржи, катера и прочие плавсредства.
До чего же неприятно на сухопутном самолете лететь над водой! Ведь плавучесть у бронированного штурмовика такова, что не успеешь покинуть кабину - мигом окажешься под водой.
Первым, кажется, это испытал младший лейтенант Петр Возжаев.
Летали на Темрюк - мощный опорный пункт немцев на побережье Азовского моря. Над целью у Возжаева что-то случилось с мотором. Возвращался он через море напрямик, чтобы хоть до плавней, где наши войска, как-нибудь дотянуть.
Но мотор заглох раньше, пришлось планировать на воду... Тучи брызг поднялись на месте приводнения. Летчик едва успел выпрыгнуть в воду, как кабина скрылась в бурлящем водовороте.
Возжаев был неплохим пловцом, но ватный комбинезон тянул ко дну. Летчик начал беспомощно озираться и, к великому удивлению, увидел позади себя торчащий из воды хвост штурмовика. Поплыл обратно, ухватился за стабилизатор, повис на руках. Вода по горло. Самолет, однако, больше не погружался - значит, уперся мотором в грунт.
Вода холодная, Возжаев начал быстро коченеть. "Безнадежные мои дела..." подумал он и тут же услышал гул штурмовиков. Два самолета начали кружить над ним. По бортовому номеру одного он определил ведущего группы - Талыкова. Вначале было обрадовался, а затем подумал: "Какой толк от того, что кружат? Ведь на воду для выручки не сесть, а виражами можно только привлечь внимание противника - из Темрюка все видно..."
Возжаев собрался с силами, освободил одну руку, помахал: "Улетайте!", но самолеты продолжали кружить. "Сколько же я буду так висеть? Надо снять с себя все лишнее и плыть, а там - что будет... В движении, может быть, согреюсь, глядишь, и на мелкое место попаду..." Попытался было одной рукой снять обувь и одежду - ничего не получается, и ноги судорогой сводит. Посмотрел на далекий берег и увидел: со стороны Темрюка несся к нему катер. Что же теперь предпринять? Достать пистолет и прикончить себя? Но патроны - в воде, наверняка будет осечка. А в это время от плавней, с другой стороны, шел наш катер. Он был дальше немецкого, но тоже сильно резал килем воду, оставляя за собой крутую волну. "Не успеть", - подумал Возжаев и услышал стрельбу. На немецкий катер пикировали два штурмовика, и тот начал делать крутые повороты, сбавляя ход.
Когда наш катер подошел к затонувшему штурмовику, моряки подхватили под руки летчика и на полном ходу направились к своему берегу.
Возжаев, заявившийся через несколько дней в полк, нам рассказывал:
– Братишки-морячки
– А на первом?
– Утюг.
...Вскоре после этого случая нам начали выдавать спасательные жилеты. Первому принесли майору Галущенко.
– Распишитесь, товарищ майор, вот здесь, - кладовщик подсунул раздаточную ведомость, поставив химическим карандашом "птичку" против фамилии штурмана полка.
Тот покосился на это снаряжение: точь-в-точь такой жилет, какие выдавали нам в Астрахани перед перелетом через Каспий, - с надувными шлангами. Галущенко швырнул жилет:
– Унеси на склад!
– отрезал он.
Кладовщик растерялся, решил, что не угодил начальству.
– Если вам, товарищ майор, красный цвет не нравится, то я желтенький принесу...
– Какая разница, в чем пойдешь на дно морское? За это еще и расписываться! Унеси!
Разговор происходил без свидетелей, но в тот же день Николая Кирилловича вызвали "на беседу".
– Объясните, чем вызвано такое пренебрежение к спасательной технике?
– А почему вас это так заинтересовало?
– спросил Галущенко.
Тогда летчики не робели при подобных беседах: сегодня жив, а завтра неизвестно.
– На вас глядя, рядовые летчики тоже отказываются.
– И правильно делают. Эту заграничную чертовщину ртом надуть - все равно что шину на полуторке. У морских летчиков жилеты с автоматами наполнения, а нам выдают это залежалое старье.
Протест Галущенко возымел действие. Нам доставили партию жилетов без надувных шлангов. В кармашке помещалась хромированная коробочка с маленькими отверстиями на донышке. (Кое-кто уже прикинул: для махорки хороша, пыль будет отсеиваться.) В коробочке порошок. Попадет на него вода - бурно выделяется газ, заполняет полость жилета. Стоит нырнуть, тебя тут же вытолкнет на поверхность, как пробку.
– Был бы на мне такой, - говорил Петя Возжаев, - да если не ледяная вода, то сам бы добрался до плавней.
– Лучше уж на катере, - возразил ему Талыков. Он какой-то несговорчивый в эти дни. Может, оттого, что сероглазую Ксению недавно осколком бомбы тяжело ранило? Увезли ее в тыловой госпиталь...
Четырнадцатого марта был хмурый, промозглый день.
Мы с Талыковым укрылись от ветра за высоким валом самолетного капонира. Здесь можно над огоньком руки погреть - наши оружейники побеспокоились. Лежала бомба с развороченным корпусом. Из нее отверткой надолбили куски тола, который детонирует лишь от бомбовзрывателя, а сам по себе горит спокойным пламенем.
Присели с Талыковым на ящики, закурили. Миша писал письмо на листке почтовой бумаги с цветным трафаретом наверху.
Уютно нам было у огонька. Потянуло на разговор.
– Теперь от Крыма нас не повернут, - сказал Талыков.
– Как спихнут фрицев с Тамани в море, потом через Керченский пролив, и там...
Талыков упомянул о Крыме, и я вспомнил островерхие кипарисы, санаторий Буюр-Нус и наш поход со знакомым летчиком в Симферополь.
– Тебе в Крыму бывать не приходилось?
– спросил его. Ответ был неожиданный: