В военном воздухе суровом
Шрифт:
– Что это он про судороги лопочет?
– спросил Васильев стоявшего рядом Наумова.
– Или от страха руки-ноги сводит?
– Не судороги, а судруги... Это по-чешски значит - друзья.
– Их всех подряд надо на гребешке давить. Я бы его сейчас кутними зубами раскусил и выплюнул. Друг нашелся...
– Был врагом, а теперь, может, осознал.
К летчику подошел командир полка, разрешил опустить руки. Тот протянул ему шлем с очками - в подарок. Шлем не кожаный, как у нас, а плетенный частой сеточкой, чтобы шевелюра не выпадала. Очки со светофильтром: в них даже если против солнца
– Саша Герич, Саша Герич, - и зачем-то показывает рукой на фюзеляж с черным крестом. Открыл он люк - оттуда показалась голова. Герич помог выбраться тощему и нескладному человеку в темном комбинезоне. Тот дрожал как в лихорадке.
– Если бы этот увидел, как наши зенитчики им "салютовали", душа бы сразу из него вон, - так оценил Васильев второго противника.
А Саша Герич в это время ходил вокруг самолета, сокрушенно разводил руками: извинялся перед командиром, что не удалось ему передать целый самолет - пришлось из-за зенитчиков на фюзеляж посадить, винт покорежил.
Гурьбой двинулись на командный пункт продолжать прерванный обед. Геричу и его другу-радисту налили по миске остывшего борща. Те с аппетитом уплетали за обе щеки, похваливали. Наблюдая за ними, Васильев почувствовал, что от прежней злости, которая у него комом стояла под кадыком, уже не осталось следа - будто с бортом ее проглотил.
Наш оперуполномоченный исчез - верно, пошел звонить старшему начальнику. Мы время не теряли, расспрашивали Герича. тот охотно отвечал. И все было понятно без переводчика.
– Когда надумал к нам перелететь?
– Давно, да не удавалось. Немцы одних чехов в полет пускать перестали, немецкого напарника дают.
– А как ты Яна в фюзеляж упрятал?
– Он еще с вечера туда залез. А я сегодня полетел к Новороссийску сопровождать разведчика. Высоко летели, боялся, что Ян замерзнет совсем.
– А немец-напарник с тобой летел?
– Летел! Но я хитро спикував, - Герич крутнул ладонью, показал отвесное пикирование.
– Понятно, понятно!
– все мы одобрительно кивали головами и смеялись. Тощему Яну во время резкого снижения заложило уши. Он хоть ничего и не слышал, но тоже смеялся со всеми.
У Васильева был наготове вопрос Геричу - сколько тот сбил наших самолетов, но спросить не успел. Подкатил черный трофейный "хорьх", Тарасов пригласил туда наших гостей.
...Вслед за Геричем с Анапского аэродрома на нашу сторону перелетели на "мессершмиттах" летчики Матушек и Добровольский. Все они потом воевали в чехословацком корпусе генерала Свободы.
...В тот же день к вечеру у нас приземлились два самолета У-2. Прилетели наши дорогие друзья из истребительного полка, которые постоянно нас сопровождали в полетах от самого Грозного. Заявилась очень представительная делегация: Герой Советского Союза Василий Федоренко и Владимир Истрашкин во главе со своим боевым комиссаром-летчиком Александром Матвеевичем Журавлевым. Мы гостям обрадовались.
– Заночуете у нас? Отужинаете?
– Мы по срочному делу.
– Взаимодействие организовывать?
–
– Вы нам "мессера" покажите, хотим его потрогать руками.
– Милости просим, - пригласил командир. Недолго ходили летчики вокруг самолета - видели они "мессеров" не раз, - вернулись.
– Мы думали, целенький, чтобы на нем подлетнуть, - говорит Журавлев, а сам глаз не сводит с Дутика и Болтика, которые в это время затеяли игру. И тут он открылся:
– Бьем вам челом от всего полка: подарите одного черненького. Не будем кривить душой, за этим и прилетели...
От такой неожиданности мы вначале опешили. За всех ответил Наумов:
– Дутика, что с белыми лапками, мы поделить не смогли. Его и берите. Пусть он будет истребителем.
– Низко кланяемся, - поблагодарили истребители, забрали щенка в самолет и улетели.
Мы им долго смотрели вслед. Первым нарушил молчание Костя Аверьянов.
– Ну что ж, а Болтик будет настоящим штурмовиком. Вот увидите!
С того самого дня Аверьянов часто уходил с Болтиком на стоянку. Он закрывал фонарь и подолгу сидел в кабине своего штурмовика с бортовым номером 13. Полагали, что летчик увлекся слепым тренажем - приучается с закрытыми глазами, на ощупь отыскивать нужные краны, переключатели, рычаги. Занятие очень полезное. Но мало кто знал, что вместе с Аверьяновым в кабине все время находился и его Болтик. Летчик приучал щенка лежать на определенном месте, только слева от сиденья. Вот и привыкал Болтик к кабине штурмовика, к незнакомым запахам лака, бензина, а позже - и к оглушительному гулу мотора во время пробы на земле.
...Шесть ИЛов полетели штурмовать опорный пункт Горно-Веселый. В боевой расчет вошел экипаж Бориса Папова. Рыжуха после "проводов", как всегда, сидела у опустевшего капонира.
Прошло пятьдесят минут - на горизонте показались еле заметные точки. Насчитали их пять. Где же шестой? А с Рыжухой уже творилось что-то неладное: она начала метаться из стороны в сторону, обнюхивала траву, скулила, подвывала.
– Крота, наверное, учуяла...
– успокаивал Васильев.
Когда пять штурмовиков начали один за другим приземляться, показался и шестой. Летел он на пониженной скорости, неуклюже заваливался то на одно, то на другое крыло. Значит, самолет поврежден. Шел он на посадку с прямой, поперек старта. Это был самолет Папова. Ствол пушки воздушного стрелка высоко поднят кверху, а головы Наумова совсем не видно - глубоко осел.
Продырявленный в нескольких местах штурмовик еще рулил на стоянку, а Рыжуха начала странно припадать к земле и протяжно скулить.
Мотор выключен. Летчик не спрыгнул с крыла, а вяло сполз. Из кабины стрелка вытащили неподвижного Наумова, на носилках погрузили в "санитарку".
Машина с красными крестами покатила в лазарет. Следом за ней в пыли бежала Рыжуха, вынюхивая след.
К вечеру того дня, когда с полка сняли боевую готовность, мы хоронили Николая Наумова.
За гробом шли летчики, техники, воздушные стрелки. Шли на железнодорожное кладбище. Вместе со всеми уныло брела Рыжуха.