В военном воздухе суровом
Шрифт:
В ответ лишь легонько качнул с крыла на крыло. У него нет передатчика. Качнул крыльями - значит, слышит. Но почему не отворачивает? До линии фронта недалеко. А пламя все больше и больше, уже из боковой задвижки кабины заструился дым. Шамшурин сдвинул назад фонарь, взялся левой рукой за лобовое бронестекло, приподнялся, посмотрел вперед. Очки у него надвинуты на глаза что-то высматривает. Что же он медлит?!
– Прыгай!!
– кричу ему. Он погрузился в дымную кабину, увеличил скорость, оказался впереди. Самолет с огромным огненным хвостом начал полого снижаться, удаляясь
– Вывод, вывод!!
– успел я крикнуть. И тут же нагруженный бомбами штурмовик взорвался, в гуще машин покатился огненный ком.
– Атака! Атака!!
Мы один за другим перешли в пикирование туда, где пламя и дым...
...Танковые дивизии немцев предпринимали последние усилия, чтобы вырваться из ловушки, в которую попали. Пытались пробиться в Суарское ущелье у селения Майрамадаг, но там сражались курсанты-моряки. Штурмовики помогали им с воздуха. Враг не прошел. 11 ноября нам сообщили радостную весть: окруженная гизельская группировка противника разгромлена! Разбиты 13-я танковая дивизия, полк "Бранденбург", четыре отдельных батальона, потери понесли 23-я танковая и 2-я румынская горнострелковая дивизии. Захвачено около 2500 автомашин, 140 танков и много других трофеев. На поле боя противник оставил более пяти тысяч трупов.
Это была наша первая крупная победа на Кавказе. В полку уже распевали на мотив "Самовары-самопалы" самими же придуманную песню:
Как к Кавказу немцы рвались,
Мы хотим вам рассказать...
А на что они нарвались?
Без штанов пришлось бежать!
Наши соседи - сталинградцы начали окружение 330-тысячной группировки противника на Волге. Теперь-то все уже твердо верили, что скоро мы двинемся на запад.
Но не бывает бескровных побед. Полк в эти дни понес новую тяжелую утрату: в день окончательного разгрома гизельской группировки противника не вернулся наш Петро Руденко - самый закаленный боец. Он погиб в неравном бою с вражескими истребителями в районе Моздока.
Темно-синяя шинель с поблекшей эмблемой висела на гвозде, а на опустевшей койке рядом с набитой соломой подушкой стоял патефон. Я вспомнил сказанные Петром слова: "Як мене вже не стане, то подарить цей патыхвон тому летчику, який буде наихрабрейшим..." Мысленно перебирал имена погибших за эти дни... Все они сражались беззаветно, но этот патефон я бы отдал Василию Шамшурину. Бессмертен его огненный таран у Дзуарикау.
Кто мог подумать, что в этом тихом парне таился такой колоссальный заряд мужества?
Был митинг. Выстроили полк. Вынесли гвардейское знамя. Зачитали Указ о присвоении звания Героя Советского Союза Петру Ивановичу. Руденко. Зачитали представление на присвоение высшей степени отличия посмертно Василию Григорьевичу Шамшурину.
...Новый, 1943 год мы встречали на "точке номер три". Настроение у всех было приподнятое. Еще бы! Противник начал отходить на запад, наши войска преследовали его. И еще одна радость: заявился в полк считавшийся
В первых числах ноября его самолет разбился в районе цели. Осколком разорвавшегося в кабине снаряда Ворожбиеву выбило глаз. Когда начал приходить в сознание, почувствовал, как кто-то шарит в его карманах... Чуть приоткрыл здоровый глаз - над ним фриц. Уже снял часы. Решение пришло в один миг: схватил мародера сильными пальцами ниже подбородка - тот не пикнул. Семь суток Ворожбиев карабкался по крутым склонам лесистых гор, слизывая иней с веток. Оказался потом в Ташкенте, в глазной клинике профессора Филатова. И вот теперь со вставным глазом объявился на "точке номер три": "Хочу летать!" И он начал летать на учебно-тренировочном самолете, обучал пополнение.
Новогодний вечер устроили в сарае. Вывесили лозунг: "Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!"
Раз большой успех у пехоты, то и залежавшиеся наградные листы на летчиков в ход пошли. Было вручение орденов. Николай Галущенко и Михаил Ворожбиев получили свои первые высокие награды - ордена Красного Знамени. Дождался такой же награды и Михаил Талыков. Мне в тот вечер вручили два ордена: Красной Звезды и Отечественной войны, который нам еще видеть не приходилось. Поэтому он переходил по рядам из рук в руки, каждому хотелось посмотреть на расходящиеся к краям серебристые лучи и скрещенные посредине саблю и винтовку со штыком.
Миша Талыков, сидевший со мной рядом, долго рассматривал этот орден, а потом сказал:
– Жаль, что тут нет и пикирующего самолетика. А то выходит, что только пехота и кавалерия воюют...
– Тогда уж и пушку и танк надо, чтобы артиллеристам и танкистам не обидно было, а где это все тут разместишь?
– решил я защитить свою награду. За поддержкой повернулся к Ворожбиеву.
Тот сидел себе с ухмылочкой, поблескивая неподвижным стеклянным глазом.
– Давай, Васек, я его тебе привинчу.
В это время на подмостках раздвинули брезентовые самолетные чехлы, заменявшие театральный занавес, начался концерт. Выступали самодеятельные певцы, танцоры, поэты и фокусники. Но гвоздем программы был наш скетч. Майор Галущенко, изображавший попавшего в окружение под Гизелыо фашистского генерала, был в ударе. Он настолько перевоплотился, что комиссар моей эскадрильи Яков Квактун, выступавший теперь в роли адъютанта, вместо Феди Артемова, прямо-таки трепетал перед ним... Уж больно грозен был генерал, учинивший разгром адъютанту за утерю штанов и за поздний доклад об окружении...
Далеко за полночь закончился концерт. Потом на подмостки вышел командир полка и объявил:
– Завтра готовиться к перелету на новый аэродром в Галюгаевскую!
Вот это новогодняя новость! Нам предстоит совершить 100-километровый прыжок на запад. Это будет наш первый с начала войны аэродром на освобожденной от гитлеровцев земле.
Прощай, "точка номер три"!
Илья Мосьпанов
На фюзеляже некоторых штурмовиков была сделана надпись: "Отомстим за Мосьпанова!"