В воздухе - ’яки’
Шрифт:
"Дьявольщина какая-то, — подумал Абрамишвили. — Непонятно, кто из нас у кого в плену?"
Немец, словно разгадав его мысль, произнес:
— Потом разберетесь, а сейчас решайте или… — и он потянулся к кобуре.
Моментально оцепив обстановку, Мириан согласился.
— Это слово офицера? — спросил обер-лейтенант.
— Да, это слово офицера, — ответил Абрамишвили.
— Тогда нам нужно действовать, только осторожно. Немец схватил
чемодан, бросил на ковер непотушенный окурок сигареты и скомандовал:
— За мной!
Они пришли в какой-то сарай, что стоял недалеко от штаба, залезли на чердак, забитый сеном,
Уже явственно была слышна канонада. Потом одна или два снаряда упали совсем близко от их убежища. А на рассвете двери сарая широко распахнулись и зычный русский голос гаркнул:
— Кто здесь есть — выходи, а то стрелять буду! Мириан сразу же выскочил с клочками сена на обгорелом комбинезоне.
— Я свой… Советский летчик… Грузин, — сбивчиво объяснял Абрамишвили. — Из восемнадцатого истребительного полка…
Вышли обер-лейтенант с машинисткой. Солдат для острастки дал автоматную очередь вверх и приказал:
— А ну, пошли в штаб. Там разберутся…
В части, куда привели Абрамишвили и немцев, командир связался по телефону со своим начальством и доложил обо всем. Пленных посадили в "виллис" и повезли в штаб армии. Всю дорогу Мириан не выпускал из рук драгоценную папку. Когда прибыли на место, он по всей форме представился, доложил о случившемся и сдал папку.
Прошел день. Абрамишвили вызвали в штаб и сообщили, что доставленные им секретные документы имеют для нашего командования весьма важное значение и что он будет представлен к правительственной награде.
А еще через три дня Абрамишвили, как ни в чем не бывало, прибыл в свой полк.
— Мириан, ты откуда? — с радостным удивлением спросил командир звена.
— Считай, дорогой, с того света, — улыбнулся летчик и снова — в который раз — стал рассказывать о случившемся.
Спешной походкой подошел Николай Корниенко. Раскинув руки, он радостно воскликнул!
— Мириан, ну и чу-чело ты!
Лицо Абрамишвили, сначала расплывшееся в улыбке, сразу стало хмурым, брови сдвинулись к переносице, а нос и без того большой, казалось, еще сильнее вытянулся.
— Что, что ты сказал? — накинулся он на товарища. — А ну, повтори, дорогой…
Видя, что шутка приняла не совсем желательный оборот, Николай перешел на серьезный тон:
— Ничего особенного. Я сказал чу-чело. А ты не знаешь, что это такое?
— Вай, вай, — горячился Мириан, — да это каждый ишак знает.
— Итак, может быть, и знает, а вот ты не знаешь. Если бы знал, так не кипятился бы. Что, по-твоему, значит это слово?
— Пугало огородное, — выпалил Мириан. Николай громко засмеялся,
чем окончательно обезоружил, товарища.
— Чу-чело — это сокращенно, а полностью — чудесный человек, — сквозь смех пояснил Корниенко.
Абрамишвили поморгал округлившимися глазами, и его смуглое лицо слова расплылось в улыбке.
— Тогда и ты чучело, Николай, — сказал он и полез обниматься. — Ты тоже чудесный человек. Я это давно знал…
Так, обнявшись, они пошли через все летное поле к столовой. Техники, наблюдавшие эту сцену, потом не раз воспроизводили ее в лицах.
В сантиметре от смерти
Нам поставили задачу блокировать немецкий полевой аэродром Носиндорф на Земландском полуострове. Сделай но два захода, мы повредили и подожгли несколько вражеских самолетов, рассеяли обслуживающий
Впоследствии в полку стало известно, что этот катер шел с особым диверсионным заданием. Мы помешали выполнить его.
Так наши авиаторы сражались каждый день. Нам приходилось вести штурмовку живой силы и техники врага в районе Фишхаузена и Лохштадта, уничтожать его самолеты на аэродромах, Летчики полка сопровождали "пешки", которые большими группами наносили массированные бомбовые удары по морскому порту и крепости Пиллау и отступавшим из Кенигсберга войскам.
У противника в руках оставалась узкая полоса суши — коса Фрише- Нерунг. Наши наземные войска на всех имеющихся плавсредствах переправлялись туда и с боями теснили фашистов. Передовые части, оторвавшись от основных, настолько стремительно вели наступление, что в штабах зачастую точно не знали, где же на такое-то время проходит линия фронта. Бои завязывались то там, то тут. Поэтому командование поставило нам задачу определить с воздуха, где точно проходит линия фронта, с тем чтобы правильно распределить силы, оперативно руководить ими. Задание было не из легких, так как коса Фрише-Нерунг была нафарширована средствами противовоздушной защиты — мало — и крупнокалиберной зенитной артиллерией, скорострельными пушками- автоматами.
На выполнение этого приказа первым на своем истребителе поднялся в воздух старший лейтенант Василий Шалев. Но его сразу же постигла неудача самолет подбили фашистские зенитчики, и он вынужден был сесть на "брюхо" на ближайший аэродром. Тогда выполнить это задание было поручено командиру 3-й эскадрильи капитану Матвею Барахтаеву. Однако и его самолет гитлеровцы подбили. Комэск успел лишь дотянуть до береговой черты, а затем выбросился с парашютом из неуправляемой машины и приземлился у самого берега залива в расположении своих войск. Так с парашютом за плечами Барахтаев, злой и усталый, заявился в полк.
— Да-а, — задумчиво произнес командир полка. — А ведь задание весьма срочное. Кому же еще поручить его выполнение?
Третьим оказался я.
— Ну, дружок, не подведи, — прошептал я, влезая в кабину "ястребка".
Мой Як плавно оторвался от взлетной полосы и круто ушел вверх.
Мне повезло — удалось проскочить. Через несколько минут пересек косу в районе Пиллау, снизился до высоты 100–150 метров и продолжал полет над водами Балтийского моря вдоль косы. По серым шинелям узнал наших солдат и офицеров, продвигавшихся на юг. Но затем картина резко изменилась — повсюду серо-зеленые шинели немцев, машины с желточерными крестами, в сторону наших войск ведется интенсивная стрельба из всех видов оружия. Значит, это и есть линия фронта. Внимательно всматриваюсь в очертания местности, запоминаю наиболее характерные ориентиры, чтобы на карте точно показать, где наши войска, а где немцы.