В якутской тайге
Шрифт:
Андреев, вышедший со взводом в тыл белогвардейцев, видит, как рослый офицер спокойно, точно на охоте, не спеша целится и стреляет в наступающих. Смотри, какой выдержанный. Но что это? Оказывается, спокойствие сразу покидает его, как только сзади раздаются выстрелы красных. Теперь и на левом фланге пепеляевцы стали в панике покидать свои укрепления.
«Спокойный» стрелок, оказавшийся капитаном Медведевым, перепугался так, что забыл даже убежать. Озлобленные красноармейцы хотели было поднять его на штыки. Андреев вовремя подоспел
— Товарищи! Вам известно распоряжение командующего — пленных не трогать.
А капитан совсем потерял голову и только истерично кричит:
— Братья, пожалейте, не убивайте!..
Красноармейцы опустили винтовки. Кто-то с презрением сказал:
— До чего ты дошел, господин капитан, дрался храбро, а кончил позорно!
Привели целую группу пленных офицеров и всех отправили в штаб к Байкалову.
Окопы были уже очищены, но в слободе пепеляевцы с упорством обреченных цеплялись за каждый дом, сарай и, только расстреляв все патроны, сдавались, поднимая винтовки прикладами кверху.
В Амге было захвачено более двухсот пепеляевцев. В числе пленных оказались Куликовский и полковник Суров. Взята была вся продовольственная база дружины и более двадцати тысяч патронов.
Вдохновитель контрреволюционного движения Куликовский в момент пленения успел отравиться морфием, и, как только его привели в наш полевой штаб, он умер. В походной его канцелярии были обнаружены всевозможные штампы и печати для будущего «Якутского управления» и визитные карточки с текстом на французском языке: «Губернатор Якутской провинции». Здесь же хранились псалтырь, порнографические открытки и морфий.
Полковник Андерс, убежав к устью р. Мили, послал донесение о сокрушительном разгроме белых и падении Амги. Это известие надломило волю незадачливого завоевателя Якутии. Видя свой неминуемый разгром, Пепеляев поспешил прекратить военные действия. Он отдал приказание всем частям дружины срочно сосредоточиться в районе Сасыл-сысы. Здесь, собрав старших начальников, он объявил им свое решение о прекращении борьбы с Советской властью и об отводе дружины в порт Аян, чтобы остатки навербованных им добровольцев смогли уехать за границу. О своем решении Пепеляев послал сообщение в Охотск Ракитину и Михайловскому.
Уцелевшим добровольцам генерал заявил:
— Я ошибся в расчетах. Борьба с регулярной Красной Армией невозможна. Наше дело проиграно. Кто может — пусть идет со мной, кто желает сдаваться — пусть сдается.
Третьего марта Пепеляев начал отход на Охотское побережье.
БЛОКАДА СНЯТА
Наступил восемнадцатый день «ледовой осады». С утра противник вел слабый огонь. Когда стемнело, пепеляевцы дали несколько
Подозрительная тишина. Все наши бойцы начеку. Пулеметчики проверяют свое оружие, выпускают очередь, другую, третью — ничего, пулеметы действуют исправно.
Но почему белые не отвечают? Никогда этого не было.
Вдруг с западной стороны из лесу выходят два человека. Идут прямо к нам. Кто бы это мог быть? Подходят ближе, кричат:
— Не стреляйте, товарищи! Мы — перебежчики.
— Идите, не бойтесь.
Минут через пять неизвестные перешагнули окоп, зашли во двор, положили наземь винтовки, сняли патронташи, отвязали по одной гранате.
Спрашиваем:
— Кто такие?
— Пепеляевцы, хорунжие конного дивизиона Сергей Михайлов и Ювеналий Ровнягин.
Они сообщают нам, что Амга вчера занята Байкаловым. Пепеляев после неудачных боев с Курашовым бежит на д. Петропавловское. В Абаге уже, наверно, красные отряды. Осаждавший нас генерал Вишневский по приказанию Пепеляева задержался до вечера и с наступлением темноты ушел.
Вести, переданные перебежчиками, слишком радостны и слишком для нас неожиданны. Но не ловушка ли это?
Приказываю всему отряду быть наготове и занять места у баррикад. Метлицкий с двадцатью бойцами оставил юрту и отправился на разведку. Четыре красноармейца взяли под охрану хорунжих.
Тревожно, напряженно ждем.
Метлицкий с цепью подходит к опушке леса. Оттуда ни звука, ни шороха. Через несколько минут связные сообщают:
— Окопы белых пусты, никого нет.
Но все как-то не верится. Выставили сторожевое охранение. Чересчур большая радость. Она распирает грудь, захватывает дыхание. От нее трясутся руки, дрожит голос.
Часть людей отряда начала таскать воду из озера, носить из вражьих окопов сено для раненых, разбирать на дрова пустой амбар. Во дворе развели огромные костры, в юрте и хотоне затопили давно остывшие камельки.
Раненые, кто мог ходить, высыпали во двор.
Имевшийся у перебежчиков табак раскурили мигом — не хватило даже по папироске на каждого. Разрубили на куски остатки лошадиных туш, ведра набили мясом, поставили варить.
Хорунжий Михайлов попросил отправить его в Абагу для связи с красными. Я согласился, снабдив его письмом следующего содержания:
«Командиру первого встречного красного отряда.
Вечером 3 марта к нам перебежали два белых офицера, которые сообщили о занятии Амги Байкаловым и о близости «деда» Курашова. Пепеляев бежит в Петропавловское. Окружавший нас противник снял осаду вечером 3 марта и ушел вслед за Пепеляевым.
Вышлите связь. Пошлите медикаменты, бинты, хлеба и табаку. Находимся в местности Сасыл-сысы, в шести верстах восточнее Абаги».
Перед выходом Михайлов просит винтовку. Спрашиваю у него: