В заповедной глуши
Шрифт:
Казлаускас повёл сумасшедшими глазами и вдруг зашептал истово:
– Почему я должен убивать его?!
– Потому что он к нам ближе всех, - терпеливо пояснил Шеллинг.
– В остальных ты не попадёшь. И ещё потому, что я тебе приказываю.
– Мне насрать на твой приказ!
– чуть не сорвался на крик Казлаускас. В его глазах рос ужас.
– Сри на что хочешь, только убей его, - Шеллинг скрутил куртку узлом на груди подчи-нённого.
– Иначе мы живыми из этого леса не выйдем. Понял?!
– он
Очереди перебили друг друга. И... скотина, дурак! Казлаускас не стрелял! Те, в кого целились Анри и капитан, ткнулись в траву. А третий, мгновенно перевернувшись через плечо, ответил очередью. В следующую секунду выстрел Анри настиг и его - белорус от-кинулся назад и повис на кустах. Но Казлаускас тяжело рухнул рядом с Шеллингом. Из левого глаза его стекала пузырящаяся кровь.
– Идиот, - сказал Анри, нагибаясь над трупом. Аккуратно вынул из кармана пачку евро, переложил к себе.
– Кажется, выбрались, мой капитан. Идёмте?
– Да, - Шеллинг перевёл дух.
– Возьми магазины, я гранаты.
Выбрались. Зря француз это сказал.Плохая примета. А, к чёрту - вот они, машины!
Прикрывая друг друга, наёмники побежали вперёд. Перескочили через убитых. Анри вспрыгнул на подножку ближней машины...
– Граната!
– крикнул Шеллинг, падая. Анри успел соскочить. И взрыв упавшей в траву "лимонки" настиг его в воздухе.
Тело легионера отлетело в дверь.
Капитан перевернулся на месте, откатился под защиту колеса. Два быстрых взгля-да... Откуда, проклятье?! Догнали? Ещё засада? А, вот он... один?!
Пригнувшаяся фигура перебежала метрах в двадцати левее. Шеллинг дал очередь, прокатился под машиной, сполз в кювет. Не попал, конечно... Ладно. К чёрту. Бежать - под прикрытием машины бежать. Он вырвется...
Шеллинг вскочил. И рванулся в лес - тихо, как тень, быстро, как мысль.
То, что уйти не удалось, он понял сразу. Чутьём понял, раньше, чем на него посыпа-лись ветки и листва. Шеллинг прыгнул в сторону, упал, отполз за корягу. Снова мелькнул силуэт - близко, справа. Очередь - получай, ублюдок! Попал? Шеллинг переполз за другой конец коряги, ногой шевельнул кору. Трухлявые щепки брызнули веером...
Живой. Но он один.
– Эй!
– крикнул Шеллинг, направляя голос в землю, чтобы было невозможно разгадать, откуда он доносится.
– Эй, ты! Я брошу деньги. Тут десять тысяч! Евро! Тебе ведь не обязательно их сдавать?! Забирай, я бросаю! Бросаю и ухожу!
– Шеллинг напрягся, ожи-дая ответа или движения.
Молчание. Тишина.
Так. Где он?
Шеллинг отполз в сторону. Ему вдруг показалось, что он очень громко дышит. Так громко, что в лесу отзывается эхо. Как будто время вернулось на десять лет назад, в Бо-снию, и он, лейтенантик "зелёных беретов", опять пробирался один по сербским тылам
208.
оттуда, где осталась лежать вся группа, и его
Да нет, что это с ним...
Тот лётчик, которого они тогда должны были спасти, лётчик со сбитого F-16 - он тоже никогда не воевал в Боснии, его никто не сбивал. Шеллинг потом часто думал: а дали или нет семье лётчика хотя бы пенсию? Как семье погибшего - или списали всё на несчастный случай? Они ведь нашли его. Голый и окровавленный, он был посажен на нес-колько виноградных кольев сразу. Какие-то умники додумались снабжать пилотов при вылетах золотыми монетами и запиской на сербском с просьбой помочь. Монеты были разбросаны кругом и втоптаны в землю - с осатанением, яростно. А записка воткнута в оскаленный рот пилота... Там их и накрыли сербы - сигнал маячка был ловушкой, конечно же...
Господи, почему так страшно?! Шеллинг огляделся и стал отползать к кустам. Хоть бы выстрелил или выругался... Ещё секунда - чувствовал капитан - и он сам закри-чит, вскочит, сделает какую-нибудь глупость...
Почему-то вспомнился дед. Старый и ворчливый, он живёт в хижине в горах Ари-зоны и охотится. Сколько ему предлагали переехать, обещали оплатить лучший дом пре-старелых... Но упрямый старик только кряхтит и машет рукой. Он наезжал с гостин-цами и охотно принимал внука летом, не требуя платы. Как там было хорошо. Как здо-рово было просыпаться по утрам на сеновале и видеть в дверь встающее солнце, слы-шать лай собак и ворчание деда... Он кричал на отца, когда узнал, что тот разрешает Шеллингу поступить в кадетское училище. Шеллинг тогда не понимал, почему? Отец был военным. Примером для сына. И сам дед - разве он не получил целую кучу медалей за бои 44-45 годов? Но он кричал на сына - отца Шеллинга - и говорил вещи, которых сам Шеллинг не понимал. Что война войне рознь и что Америка Америке рознь, и что он сра-жался не за ту Америку, что есть сейчас... Старик выжил из ума, что тут думать...
А со следующего лета Шеллинг собирался отправлять к нему уже своего сына... Го-споди боже, как же теперь Мэри и Джонни?! Что им скажут? Отец... мать... а как же они?!
Дед. Вот что. Они охотились. Дед рассказывал. Тогда рассказывал... Шварцвальд. Германия. И был эсэсовский снайпер. И дед...
Да. Стоп. Он будет жить. Он вернётся. И не просто вернётся.
Он - победит...
...Валька быстро перекатился за кустами и приподнялся на колено, вслушиваясь и держа автомат наготове. Тихо. Куда он мог отступить? Коротко раздув ноздри, Валь-ка "попробовал" воздух. Не уйдёшь. Не надейся. Каким-то чутьём мальчишка понимал: этот стрелял в Витьку (слово "убил" Валька запретил себе произносить). Этот.
Не уйдёт, тварь.
Валька сместился ещё чуть в сторону. Вон то бревно. Но за ним его точно нет. отполз, гадина... Ловкий. Но ещё Валька ощущал его страх. Он боится. Боится умереть.