В зоне поражения

Макарова Нина Владимировна

— Я потому, что Суворов мой сосед. А другие, может быть, еще не узнали… Суворов очень злой! — Сашка не сразу понял и еще какое-то время смотрел в спокойное, розовощекое лицо Олега, будто надеялся, что тот сейчас скажет: «Это я, конечно, пошутил, на самом деле Суворов…» — Никогда не даст учебника или карандаша… если попросишь. И потом, он всем придумывает прозвища… Олю Кныш, например, он зовет Совой…

Вот только когда Сашка опустил голову. Гад такой! Доносчик. Нашел себе слугу, чтобы за него таскать учебники и карандаши…

— В общественной работе не принимает

участие… — это говорил уже не Олег. Это опять выскочила Сова. — Ни с кем не дружит…

Значит, они все против Сашки? Все заодно… Зачем же он рассказал им про себя?.. Разоткровенничался… Вы давали какое-нибудь поручение? Не давали. Вон даже на переменах собираетесь или вокруг Кардашова, или вокруг Назаровой, а Суворова обходите, потому что он вам чужой…

— Разрешите мне? — попросил из самого дальнего конца класса спокойный низкий голос…

Гера Ивановна медленно шла к столу, а в классе все как будто затаили дыхание. Девчонки говорят, что она красавица. Разве красавицы такие должны быть? Ну и что из того, что большие глаза, а смотрит так, будто не видит тебя, зрачки совсем сузятся, и не мигает, будто ресницы приклеенные, трудно ими хлопать. Да и наплевать ему, красавица она или нет… Все… теперь все, теперь ему совсем не на что надеяться.

А Гера Ивановна уже была у стола:

— Саша очень трудный ученик. Зачем он сейчас именно на этом собрании, сказал, что воровал деньги? Ведь это преступление! А он, видимо, считает геройством и хвастает. Да, трудный и странный характер. Смотрите, какой он неприветливый, он почти никогда не улыбается. Он еще не вошел в наш коллектив, да по правде говоря, я не знаю, хочет ли он входить. И успеваемость у него не блестящая. По английскому, например, он еле-еле тянется. Потом у него есть еще одно нехорошее качество — навязчивость. Сегодня, например, учительницу по химии просил не вызывать его. Разве это достойно не только комсомольца, но и пионера? Боюсь, что он подведет наш класс. По-моему, рекомендации не может быть и речи…

Каждое ее слово заставляло Сашку все ниже и ниже опускать голову… Он, Сашка, знает, за что эта Гера-Мегера злится… У других приходят чуть ли не каждый день папы и мамы к учителям… А его отцу некогда… Сашка сам за себя отвечает. Но у него тоже есть самолюбие… Он сказал про себя, потому что хотел честно. Он может все про себя рассказать… Не испугается… Но никто вам не давал права изгаляться…

Когда по-прежнему спокойно Гера Ивановна пошла на место, Сашка опять заговорил. Он все еще стоял перед классом, и прямо в их глаза — и в круглые глаза Совы и в насмешливые Олега, и в чьи-то еще испуганные настороженные — только сочувствующих не было, если и были, то им Сашка не верил, — прямо в эти глаза он бросил:

— Примерные, образцовые, да?! О честности говорите! Расхваливаете себя! А я не боюсь… Да, я воровал. И вы все, все тоже бы воровали… Если бы на моем месте… Еще хуже бы!..

Какой тут поднялся шум! Нет, его никто не хвалил за честность. Все осуждали… У Совы только хвост мотался из стороны в сторону. Олег перегнулся через вторую парту, что-то говорил соседям, перекрутился весь, только

толстый зад торчал над партой…

Сашка схватил портфель и выскочил из класса.

— Суворов! Вернись! — крикнула ему вслед Татьяна.

Но он и не подумал возвращаться. Они все ненавидят его. Ну и пусть, а в комсомол он все равно вступит… Он совершит что-нибудь такое. Они еще пожалеют…

Он оделся и выскочил на улицу. Сразу же в лицо ему ударил целый заряд снега, залепил глаза, рот, нос; Сашка повернулся боком и так стал пробиваться сквозь метель.

Ненасытный вурдалак

Вот это вьюга так вьюга! Андрей еле перебрался через снежный хребет у своего подъезда. С трудом оттянул забитую снегом дверь.

Перескакивая через ступеньки, мигом одолел первый лестничный пролет, и вот они — почтовые ящики! Зелененькие, четырехугольные.

Андрей научился издали, «нюхом», чувствовать, есть или нет сегодня письмо от родителей.

Они работают далеко на Курилах, на цунами-станции, которая изучает землетрясения и вызванные ими гигантские морские волны.

Оказывается, каждую минуту на Земном шаре происходит землетрясение. И люди учатся заранее угадывать, где оно будет и когда, чтобы предотвратить несчастье. И даже в морях извергаются вулканы и бывают землетрясения.

Кардашов вычитал, что «цунами» — слово японское. По-нашему, просто — волна. Цунами бывает такой высоты, что может смыть целый город. Однажды на остров, на котором работают отец с матерью, шла волна высотой в тридцать метров. Это две школы поставить друг на друга.

Конечно, на Курилах должны работать смелые люди. Потому что Курилы — цунамиопасные.

Андрей гордится своими родителями, но сам он мечтает кое о чем поопаснее. Об этом он никому, даже отцу не говорит, потому что прежде всего ему надо перевоспитать собственный характер. Вырос, как девчонка: всего стесняется, ничего не умеет… С бабушками — сразу двумя — растет, а они, известно, всего боятся: «Андрюшенька, не ушибись, да, Андрюшенька, не надорвись!»

Сегодня, конечно, нечего и надеяться на письмо — в такую погоду и самолеты не летают, и почтальоны не ходят… Но кругленькие глазки почтового ящика радостно подмигнули чем-то белым. Андрей сразу понял — это не газеты, это — письмо!

Кардашов торопливо достал из портфеля ключик, весело скрипнула дверца почтового ящика, и конверт авиа с красными шашечками по обрезу лег в его жадные руки.

Теперь надо не торопясь подняться по лестнице, спокойно позвонить, как можно спокойнее пройти в свою комнату.

Баба Тася — она сейчас одна — знает, что Андрей любит сам вскрывать конверт и первым читать, и не помешает ему.

А у себя в комнате швырнуть портфель на стол, усесться поудобнее на диване, который служит Кардашову и кроватью, и медленно, вникая в каждое слово, насладиться письмом от родителей…

Баба Тася открыла дверь, быстро взглянула на конверт, но будто это ее не касалось, кивнула и пошла в столовую, громко по складам диктуя:

— …не за-се-ян-ное кре-стья-на-ми по-ле…