В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
– - одна из самых заметных фигур в литературных салонах. "Субботы" Жуковского
собирают цвет литературных сил. Присутствие Жуковского равнозначно бытию
русской литературы.
Особенно показательно кипение литературных страстей вокруг баллад,
переводов и самого элегического тона поэзии Жуковского. Его поэтическое
новаторство по-разному воспринималось его современниками. Полемика о
балладе -- и обвинение в отсутствии народности (у оппонентов Жуковского,
впрочем,
антиобщественности, вопиюще несправедливое; полемика о переводе -- и
обвинение в отсутствии оригинальности. Все эти обвинения периодически
раздаются в адрес Жуковского наряду с восторженными похвалами и нередко они
звучат из уст даже таких близких друзей и соратников, как П. А. Вяземский.
Жуковский -- центральная фигура, вокруг которой бушуют волны полемики, но
сам он сторонится их: "Около меня дерутся за меня, а я молчу. <...> Город
разделился на две партии, и французские волнения забыты при шуме парнасской
бури. Все эти глупости еще более привязывают к поэзии, святой поэзии, которая
независима от близоруких судей и довольствуется сама собой" {Уткинский
сборник... С. 18--19.}.
Высший критерий оценки в этой сложной картине литературного
движения -- суд и мнение Пушкина. Пушкин, оторванный ссылкой от
литературной жизни столиц, страстно желает знать: что Жуковский? что пишет
Жуковский? что думает Жуковский о второй главе "Евгения Онегина"? И при
всех колебаниях общественного мнения о поэзии Жуковского мнение Пушкина
остается неизменным. "В бореньях с трудностью силач необычайный", "Никто не
имел и не будет иметь слога, равного в могуществе и разнообразии слогу его",
"Гений перевода", "Былое с ним сбывается опять" -- вот вехи пушкинской
позиции в войне вокруг Жуковского на русском Парнасе.
Жуковский и Пушкин -- это сюжет не только литературоведческий, но и
биографический, и нравственный. Роль творчества Жуковского в формировании
пушкинской поэтической системы исключительно велика. Но еще больше роль
Жуковского-человека во всей жизни Пушкина: от счастливого лицейского
юношества до трагической гибели поэта Жуковский -- неизменный спутник и
"гений-хранитель" Пушкина. В истории дружбы двух поэтов, в привычке
Пушкина прибегать к помощи и совету Жуковского в любом затруднительном
случае, в его безусловной вере в Жуковского -- нравственная канва летописи
жизни очень доброго и очень мужественного человека, каким предстает
Жуковский в воспоминаниях современников, повествующих о его отношениях с
Пушкиным (А.
Факты участия Жуковского в судьбе Пушкина общеизвестны -- и здесь дело не
только в них, а в их значении для понимания нравственных основ личности
Жуковского. Главная сфера безусловности в мозаичной мемуарной биографии
поэта -- это его легендарная доброта, щедрость, готовность в любую минуту
прийти на помощь тому, кто в ней нуждается.
Трудно найти среди мемуаристов хоть одного человека, который не был
бы обязан Жуковскому моральной и материальной поддержкой, заступничеством
перед сильными мира сего в угрожающих обстоятельствах, ободрением в начале
литературного поприща. Вероятно, ни один из писателей ни до, ни после
Жуковского не отзывался на такое количество просьб о помощи, протекции, об
устройстве на службу, о назначении пенсиона, об облегчении участи и так далее,
сколько выполнил их Жуковский. Его благодеяния перечислить просто
невозможно: с того момента, как он получил доступ ко двору в качестве
официального лица, вся его жизнь была полна ежедневными хлопотами по таким
прошениям. Нет необходимости называть имена мемуаристов,
засвидетельствовавших этот активный гуманизм поэта: о нем пишут все.
Конечно же, не только официальное положение Жуковского при дворе
было причиной все возрастающего количества просьб о помощи: он больше
других имел возможностей сделать что-то реальное. Но наличие возможности не
есть еще гарантия ее использования. Главная причина репутации Жуковского как
всеобщего заступника -- свойство его натуры, доброта, которая была и основной
гарантией внимания к просящему, и действия во исполнение просьбы.
Насколько устойчивой и общеизвестной была эта репутация,
свидетельствует одна любопытная особенность бытования подобных
воспоминаний: они имели тенденцию обособляться от своего контекста и из
разряда письменных авторских свидетельств переходить в разряд устного
анонимного анекдота, поскольку ссылка на свидетеля в данном случае уже не
требовалась. Такая судьба постигла рассказ А. О. Смирновой-Россет о
благотворительности Жуковского; этот рассказ в 1870--1890-х годах кочевал в
качестве анонимного предания по страницам периодических изданий.
В подобных анекдотах фиксировались как наиболее типичные также и
свидетельства современников о скромности Жуковского, прямо
пропорциональной его великодушию. На страницах воспоминаний о Жуковском,