В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
Жуковского. <...>
ИЗ "ХРОНИКИ РУССКОГО"
15/3, 21 /9 января 1827 г. <Дрезден.> <...> Идем по трескучему
шестиградусному морозу смотреть большой портрет Жуковского, вчера
живописцем Боссе1 конченный. Жуковский представлен идущим в деревьях:
вдали Монблан и его окрестности. Портрет сей выставлен будет в
Петерб<ургской> академии. Сходство большое! Но я сначала не был доволен
выражением.
У нас здесь русский поэт, юноша Бек. В стихах его, хотя и весьма
молодых, виден уже истинный талант и какой-то вкус, тем же талантом
угаданный. Он же и живописец и едва ли не музыкант. Не знаю, удастся ли мне
прислать тебе стихов его. Жуковский не советует ему писать стихи для печати,
полагая, что это слишком рано заронит в нем искру авторского самолюбия и
увлечет его к занятиям, кои должны быть для него теперь ему чужды. <...>
21 марта 1836. Париж. Гр. St. P сказывал мне, что тот же книжный
откупщик предлагал ему [Шатобриану] 150 000 (!!) за Мильтона2 и "Историю
английской словесности", рассрочивая платеж на несколько сроков; Шатобриан
задумался; пришел Лавока с 36 000 франков чистоганом, и Шатобриан отдал ему
труд свой за эту сумму. В этом отношении он вроде Ж<уковского>, с тою
разницею, что он не шарлатанит и не делает расчетов за год вперед своим
расходам, в белых разграфованных тетрадках красными чернилами; но в
семействе и здешнего поэта "нет сирот!". Он и жена его призирают их в хорошо
устроенной обители, как наш везде, от Белева до Дерпта. <...>
21/9 июня 1836. Веймар. <...> Тифурт -- святыня германского гения,
ковчег народного просвещения. Поэзия влиянием своим на современников
Гердера, Шиллера и Гете созидала историю, приготовляла будущее Германии и
сообщала новые элементы для всей европейской литературы, для Байрона и
Вортсворта, для исторического ума Гизо и Фориеля (о нем сказал кто-то: "C'est le
plus allemand des savans fran`eais" {Среди французских ученых он наиболее
проникнут немецким духом (фр.).}, для души, которая все поняла и все угадала и
все угаданное и постигнутое в Германии передала Франции и Европе, для души --
Сталь; наконец, для нашего Жуковского, которого, кажется, Шиллер и Гете, Грей
и Вортсворт, Гердер и Виланд ожидали, дабы воскликнуть в пророческом и
братском сочувствии:
Мы все в одну сольемся душу.
И слились в душу Жуковского.
– - Этому неземному и этому лучшему
своего времени "dem Besten seiner Zeit", этой душе вверили, отдали они свое
лучшее и будущее миллионов! Гений России, храни для ней благодать сию. Да
принесет она плод
<...> в 6 часов зашел ко мне Мюллер, и мы отправились в дом Гете. <...> В
альбуме нашел я имена посетителей этой святыни и русские стихи к Гете. <...>
В этом же альбуме отыскал я несколько милых мне имен: 25 августа 1833
[г.] был здесь и Жуковский. <...> В альбуме Гете к именам посетителей
присоединил я и свое и написал на память четыре стиха переводчика "Вертера",
покойного брата Андрея, на 16-летнем возрасте им к портрету Гете написанные:
Свободным гением натуры вдохновенный,
Он в пламенных чертах ее изображал
И в чувствах сердца лишь законы почерпал,
Законам никаким другим не покоренный3.
Здесь желал бы я друзьям русской литературы, коей некогда Москва и в
ней университет были средоточием, напомнить о том влиянии, какое веймарская
афинская деятельность имела и на нашу московскую словесность. Несколько
молодых людей, большею частию университетских воспитанников, получали
почти все, что в изящной словесности выходило в Германии, переводили повести
и драматические сочинения Коцебу, пересаживали, как умели, на русскую почву
цветы поэзии Виланда, Шиллера, Гете, и почти весь тогдашний немецкий театр
был переведен ими; многое принято было на театре московском. Корифеями сего
общества4 были Мерзляков, Ан<дрей> Т<ургенев>. Дружба последнего с
Ж<уковским> не была бесплодна для юного гения. Она увековечена в
посвящении памяти его первого и превосходного перевода поэта5.
Не упоминая о других первых спутниках жизни, заключу словами
спутника поэта: "Где время то?"6... Но кто не помнит стихов Жуковского?
1 апреля/20 марта 1838. <Париж.> <...> В трагедии Брифо "Сигизмунд,
царь Аустразии" много прекрасных стихов. <...> Я упомнил еще несколько
счастливых стихов: "A c^ot'e du h'eros on respire la gloire" {Рядом с героем все
дышит славой (фр.).}. Или о человеке, подобно Жуковскому: "Et citer ses vertus,
c'est conter son histoire" {Перечислить его добродетели -- значит рассказать
историю его жизни (фр.).}.
4 августа/23 июля <1840. Веймар.> <...> После обеда обходил парк и был у
домика Гете: он был заперт, и все пусто вокруг него: одни розы благоухали
бессмертием... Ввечеру пил чай у Липмана и беседовал с ним о России, о
Жуковском, о поэзии. <...>
10 июля/28 июня 1841. Шанрозе. <...> За час перед тем я получил письмо
от Жуковского, из Дюссельдорфа, первое по наступлении его законного счастия!