В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
вора Жихарева, воришку Боголюбова, мужеложника Вигеля, величайшего в мире
подлеца Воейкова3. Второю собинкою4 этого круга был Жуковский. Его любили,
честили, боготворили. Малейшее сомнение в совершенстве его стихов считалось
преступлением. Выгоды Жуковского были выше всего. Павел Александрович
Никольский, издавая "Пантеон русской поэзии"5, не думал, что может повредить
Жуковскому, помещая в "Пантеоне" его стихотворения. Александр Тургенев
увидел в этом денежный ущерб для
не были напечатаны полным собранием, и однажды, заговорив о них с Гнедичем
на обеде у графини Строгановой, назвал Никольского вором. Гнедич вступился за
Никольского. Вышла побранка, едва не кончившаяся дуэлью. Никольский, узнав
о том, перестал печатать в "Пантеоне" сочинения Жуковского. <...>
<...> В 1820 году Жуковский принес ко мне русский перевод одной
сказочки Перро, переведенной с французского ученицею его, великою княгинею
Александрою Федоровною, и просил, чтоб я напечатал ее в своей типографии в
числе десяти экземпляров, но с тем, чтоб эта книжка не была в обыкновенной
цензуре, что он говорил об этом князю Голицыну, и князь, изъявив свое согласие,
обещал известить меня официально о напечатании ее без обыкновенных
формальностей. Великая княгиня хотела по этой книжечке учить читать своего
сына. Я напечатал книжечку. Нет извещения от Голицына. Жуковский пишет из
Павловска, что в<еликая> к<нягиня> ждет оттисков. Что тут делать? Я повез
рукопись к цензору Тимковскому, и он подписал ее. Вслед за этим послал
экземпляры Жуковскому. Вдруг поднялась буря. Голицын, забыв (?) об обещании,
данном Жуковскому, написал к военному губернатору графу Милорадовичу, что
в типографии Греча напечатана книга, не дозволенная цензурою, и просил
поступить с содержателем типографии на основании законов. Г<раф> потребовал
у меня объяснения. Я представил рукопись, одобренную Тимковским за две
недели пред тем, и сказал, что одобрение не выставлено на заглавном листке по
ошибке фактора типографии. Дело тем и кончилось. Хорошо было, что я не
положился на словесное позволение министра: было бы мне много хлопот.
Добрый Жуковский очень сожалел о неприятности, сделанной мне, и говорил
мне, что выговаривал князю [Голицыну], а тот извинился, что запрос, им
подписанный, был составлен без его ведома в его канцелярии. <...>
<...> [О юбилее Крылова.] Стали считать и нашли, что он трудился на
Парнасе долее пятидесяти лет. Тут я предложил отпраздновать его юбилей6.
Мысль эту приняли с единодушным восторгом. Составили план празднества и
назначили членов-учредителей комитета. Выбраны были: А. Н.
Мих. Ю. Виельгорский, К. П. Брюллов, Кукольник, Карлгоф и я7. <...> Дело
поступило для исполнения в III Отделение государевой канцелярии, которое,
найдя, что оно подлежит исполнению со стороны министерства народного
просвещения, отправило его к Уварову. Что же он сделал? В досаде на то, что не
он был избран председателем комитета, он исключил из числа учредителей графа
Виельгорского, Брюллова, Кукольника и меня и назначил на место их
Жуковского, князя Одоевского и еще кого-то из своих клевретов. Я не знал этого
и, слышав только, что государь принял наше предложение с удовольствием, ждал
официального о том уведомления. Вдруг получаю письмо от Жуковского с
уведомлением об имеющем быть юбилее и с препровождением пятидесяти
билетов для раздачи желающим в нем участвовать. Это меня взбесило. Устранили
учредителей юбилея от участия в нем и еще дразнят. Я возвратил билеты
Жуковскому при письме, в котором объявил, что не только не берусь раздавать
билеты, но и сам не пойду на юбилей. В этом случае я поступил неосмотрительно:
мне надлежало бы самому пойти к Жуковскому и с ним объясниться. <...>
Воейков напечатал в "Инвалиде", что мы с Булгариным не хотели участвовать в
юбилее. Жуковский, не зная истинного положения дела, возразил в "Инвалиде",
что прислал ко мне билеты за несколько дней и я от них отказался8.
<...> С Жуковским объяснился я о деле юбилея не прежде 1843 года, когда
посетил его, проезжая чрез Эмс. Это объяснение происходило в присутствии
Гоголя. Между тем Жуковский, по случаю того же юбилея, чуть не рассорился с
Уваровым. В речи своей на юбилее Жуковский упомянул с теплым участием о
Пушкине9, которого Уваров ненавидел за стихи его на выздоровление
Шереметева10. Уваров приказал подать к себе из цензуры, в рукописи, все статьи
о юбилее и исключил из них слова Жуковского о Пушкине. Жуковский жестоко
вознегодовал на это и настоял на том, чтоб речь его (не помню, где именно) была
напечатана вполне11. <...>
<...> Александр Воейков вышел из службы при императоре Павле, начал
шалить, играть, пить и спустил все свои две тысячи душ; шатался среди самого
гнусного общества, ездил по разным губерниям и как-то заехал в Белев, где жил
Жуковский, знакомый с ним по Москве12. Воейков имел природное остроумие и
дар писать стихи, знал с грехом пополам французский язык и более ничего. В
Белеве втерся он в круг Жуковского, который имел удивительную слабость к