В.А. Жуковский в воспоминаниях современников
Шрифт:
соч. М., 1973. Т. 1. С. 388).
12 Стихотворение Жуковского, на которое написана фантазия Глинки,
представляет собой перевод стих. И.-Х. Цедлица "Die nachtliche Heerschau".
Глинка дважды, в конце 1830-х годов и в 1855 г., оркестровал фантазию.
13 Как установлено В. А. Киселевым (Сов. музыка. 1937. No 6. С. 84),
Глинка ошибается в определении года исполнения "Ночного смотра". Это могло
быть только во второй половине февраля -- начале марта 1836 г.
И.
ИЗ ПИСЕМ К РОДНЫМ1
12 января 1830. Я приехал в Пбрг вчера в два часа. В конторе дилижансов
меня ждали уже два письма: одно от А. П.2, другое от Жуковского.
– - Первая
приискала для меня квартиру, а Василий Андреевич звал переехать прямо к нему.
Я так и сделал. Жуковский обрадовался мне очень и провел со мною весь вечер,
расспрашивал обо всех вас, радовался моему намерению ехать учиться и
советовал ехать в Берлин, хотя на месяц. "Там на месте ты лучше увидишь, что
тебе делать: оставаться в Берлине или ехать в Париж". Последнее, однако,
кажется, ему не нравится. Я послушаюсь его, поеду в Берлин, проведу там месяц,
буду ходить на все лекции, которые меня будут интересовать, познакомлюсь со
всеми учеными и примечательными людьми, и если увижу, что берлинская жизнь
полезнее для моего образования, нежели сколько я ожидаю от нее, то останусь
там и больше... Разговор Жуковского я в связи не припомню. Вот вам некоторые
отрывочные слова, которые остались у меня в памяти; вообще каждое его слово,
как прежде было, носит в себе душу, чувство, поэзию. Я мало с ним разговаривал,
потому что больше слушал и старался удержать в памяти все хорошо сказанное, т.
е. все похожее на него; а хорошо сказано и похоже на него было каждое слово.
При нем невольно теплеешь душою, и его присутствие дает самой
прозаической голове способность понимать поэзию. Каждая мысль его --
ландшафт с бесконечною перспективою. Вот что я запомнил из его разговора:
"Изо всех нас твоя мать переменилась меньше. Она все та же, по крайней мере так
кажется из ее писем. Все, кажется, она пишет одно письмо.
– - Ты будешь со
временем писателем, когда поучишься хорошенько. Теперь об этом еще и думать
рано. У тебя в слоге, сколько я читал твои сочинения, есть свой характер;-- виден
человек мыслящий, но еще молодой, который кладет свои мысли на прокрустову
постель. Но со временем это качество может быть полезно, ибо это доказывает
привычку думать. Теперь тебе надо наблюдать просто, бескорыстно. Теории
только вредны, когда мало фактов. Замечай сам все и не старайся подвести под
систему
Впрочем, слог твой мне нравится. Знаешь ли, у кого ты выучился писать? У твоей
матери. Я не знаю никого, кто бы писал лучше ее. Ее письма совсем она. Она, М.
А. и А. А.3 -- вот три. А. А. писала прекрасно, elle avait du g'enie dans son style {в
ее стиле был талант (фр.).}". Тут приехал Г. П. Опухтин, и я ушел в ту комнату,
которую Жуковский отвел для меня.
Мне бы хотелось описать вам эту комнату4, потому что она произвела на
меня сильное впечатление своими картинами. Горница почти квадратная. С одной
стороны два окна и зеркало, перед которым бюст покойной прусской королевы5,
прекрасное лицо и хорошо сделано. Она представлена сонною. На другой стене
картины Фридрихса6. Посередине большая: ночь, луна и под нею сова. По полету
видно, что она видит: в расположении всей картины видна душа поэта. С обеих
сторон совы висят по две маленьких четвероугольных картинки. Одна подарок
Александра Тургенева, который сам заказал ее Фридрихсу. Даль, небо, луна, --
впереди решетка, на которую облокотились трое: два Тургенева и Жуковский. Так
объяснил мне сам Жуковский. Одного из этих мы вместе похоронили7, сказал он.
Вторая картинка: ночь, море и на берегу обломки трех якорей. Третья картина:
вечер, солнце только что зашло, и запад еще золотой; остальное небо, нежно-
лазуревое, сливается с горою такого же цвета. Впереди густая высокая трава,
посредине которой лежит могильный камень. Женщина в черном платье, в
покрывале, подходит к нему и, кажется, боится, чтобы кто-нибудь не видал ее.
Эта картина понравилась мне больше других. Четвертая, к ней, это могила
жидовская. Огромный камень лежит на трех других меньших. Никого нигде нет.
Все пусто и кажется холодно. Зеленая трава наклоняется кой-где от ветра. Небо
серо и испещрено облаками; солнце уже село, и кой-где на облаках еще не
погасли последние отблески его лучей. Этим наполнена вторая стена против
двери. На третьей стене четыре картины, также Фридрихсовой работы. На одной,
кажется, осень, внизу зеленая трава, наверху голые ветви деревьев, надгробный
памятник, крест, беседка и утес. Все темно и дико. Вообще природа Фридрихсова
какая-то мрачная и всегда одна. Это остров Рюген, на котором он жил долго.
Другая картина -- полуразвалившаяся каменная стена; наверху, сквозь узкое
отверстие, выходит луна. Внизу, сквозь вороты, чуть виден ландшафт: деревья,