Шрифт:
Часть первая
Глава 1
Тьма ударила с такой ощутимой силой, что в голове загудело. Оказывается, я чувствительнее мальчика со скрипкой. Мир пошатнулся, я растопырил руки, земля под ногами исчезла, долго-долго падал, внутри от ужаса всё сжалось в холодный ком.
Но подошвы без удара уперлись в твёрдое так уверенно, что сразу со стыдом понял: никуда не падал, простой двухсекундный обморок, как бывает на быстро вертящейся карусели.
Вместо черноты перед глазами мелькнула
— Дрон, — велел я мысленно, — быстро общую картинку!
Мышка выбралась из-под воротника камзола, привычно и уже без команды облеклась в стелс-форму, самой так безопаснее, оттолкнулась мягкими лапками и взмыла в воздух, растопырив кожистые крылья.
Эта Синяя Щель из которой не возвращаются, на первый взгляд такая же, как и та, первая, где мы побывали в героическом для суфражисток рейде. И ничего в ней синего, здесь так классифицируют по уровню сложности. Предыдущие как бы вовсе бесцветные, а у этой какая-то градация.
Даже пейзаж примерно тот же, хотя по всей планете он таким был, не меняясь, десятки миллионов лет, по этим хвощам и плаунам не определить в каком мы периоде.
Болото отсюда за пару верст, зато далёкий лес гигантских растений ближе. Но изменения есть, чувствую нечто опасное, но пока не уловил что и откуда грозит и угрожает. Возможно, уже не девон, а кайнозой, или скорость света упала раз в десять, это же участок другой вселенной… ну, наш, но с проникшими элементами бозонной…
Под ногами шуршит горячий песок, пышет жаром, сверху бьет лучами молодое солнце, лес вдалеке манит сенью хвощей и плаунов, издали похожих на пальмы.
За спиной зашелестело, четыре суфражистки появились в этом мире, грозные и увешанные амулетами и артефактами, те один за другим начали вспыхивать и гаснуть, отдавая энергию на защиту.
Когда их глаза наконец-то приноровились, я сказал счастливо:
— Прекрасно! Как же приятственно попасть из вечно мокрого Санкт-Петербурга в этот солнечный райский уголок!.. Может быть, построить здесь дачу?
Все четверо посмотрели на меня дикими глазами. Иоланта трижды сплюнула через левое плечо, тоже мне христианка, в православии, как и в исламе, следование приметам осуждается, как неверие и даже отрицание Господа.
— Ладно, — сказал я. — Наглеть не будем.? Дойдём вот до того леска и тут же вернёмся. Хорошо?
Иоланта возразила:
— Слишком близко. Здесь же никого. Мы сами себя уважать перестанем.
— Не по прямой, — пояснил я. — Через болото лучше не лезть. Обойдем по краю. А лучше подальше.
Глориана бросила на меня негодующий взгляд, но только стиснула челюсти.
Я скомандовал насчёт походного строя, то есть я впереди, Павлова позади отряда, а ослы и учёные в середине, как велел Наполеон во время египетского похода. Насколько
Дрон усердно передает мне пейзажи болота, грязного берега и сухой выжженной почвы, по которой идем. А дальше море песка, на котором изредка каменистые отмели и большие валуны.
Я анализировал картинку, наконец сказал с уверенностью:
— Пермь. Вот тут и начнётся…
Иоланта посмотрела озадачено.
— Пермь, — произнесла она нравоучительно, — это соляные залежи. О пермяках говорят, пермяк — солёные уши, у них мешки с солью на плечах. Я знаю, у нас там два соляных прииска.
— Это другая Пермь, — пояснил я. — Вашей Перми сколько? Лет сто?.. А этой сорок семь миллионов. А ещё самое большое кладбище, здесь погибло чуть ли не всё живое… Снимем шляпы!.. Нет шляп? Тогда не отставайте. До леса и обратно!
Дрон всё это время транслировал, что вдоль болота до самого леса живности нет, если не считать мелких рачков и лабиринтодонтов, предков лягушек, ещё более мелких и пугливых. Хотя вообще-то лабиринтодонты дали не только лягушек, но и вообще всех млекопитающих от мышей до слонов.
— Как насчёт лягушек? — поинтересовался я.
— А что с ними? — спросила Иоланта.
— Здесь их много, — пояснил я.
— О, — сказала она довольно, — И здесь Франция, моя милая Франция…
Сюзанна в сдержанном презрении наморщила аристократический нос, но промолчала, Павлова тихонько фыркнула и смутилась, только Глориана, как императрица, хранила ледяное спокойствие, но, как я заметил, ни на мгновение не прекращала бдить.
— Ну хорошо, — сказал я и отступил в сторону. — Вива ля Франс!
Болото вздыбилось, показался серый неопрятный холм, с вершины потоками побежала обратно грязная вода, а сам холм медленно но мощно перебирая лапами, вышел на берег, что-то вроде гигантской черепахи размером с буйвола, но не буйвол и не черепаха, на нас взглянули крупные выпуклые глаза.
Иоланта потеряла дар речи, а Павлова заверещала, некрасиво выпучив глаза, словно не графиня, а простолюдинная служанка, не знающая манер:
— Вадбольский! Не стойте!
Я спросил непонимающе:
— Но её сиятельство любит лягу…
Она взвизгнула:
— Это не лягушка! Это жаба!
— Да какая разница, — спросил я в недоумении. — Земноводное, двоякодышащее, уростиль на месте, подвздошная кость в порядке… И вообще жабы в болотах не живут.
Павлова отрезала:
— Не живут, а икру метать лезут в болота и озера!.. У лягушек икра комьями, а у жаб лентами!
Я сказал виновато:
— Простите, ваше сиятельство, я не знал, что и вы француженка. И чья икра вкуснее?